Головы отлиты из меди,

Зубила вместо ртов и

Шила вместо языков,

Да железные сердца…

В 1206 г., вероятно весной, хурал, то есть собрание представителей всех племен, – это название использует теперь монгольский парламент, и переводится оно как «национальное собрание», – признал Темуджина предводителем всех монголов и почтительно назвал Чингисхан. Джон Ман уделяет много внимания этимологии этого имени. Но мне только две версии его происхождения кажутся правдоподобными. Первая восходит к слову «tengis», что означает большую воду, море, озеро. В этом случае следует отказаться от символических ассоциаций. Хурал 1206 г. собрался на берегу Иссык-Куля (Голубого озера), а значит, мы имели бы дело с простым описанием факта, то есть «провозглашенный ханом у озера», «великий хан с берега озера». Во втором случае этимология имени связана со словом «tenger» – «небо», «небесный», что явно претендует на титул «небесного правителя», подобным титулом – «Правитель Поднебесной» – величали китайских императоров. Следовательно, имя указывало на амбиции молодого монгольского властителя. Если остановиться на этой версии, то можно сразу сказать, что Чингисхан не посрамил своего имени.

Первый удар был нанесен по землям тангутского государства Си Ся, расположенным на территории современного Китая (провинции Цинхай, Ганьсу и Шаньси). Тангуты были тибетской народностью, буддистами, в большинстве своем оседлыми земледельцами. В экономике региона они играли существенную роль, но серьезной военной силой не располагали. Поэтому ничего удивительного, что правитель тангутов не пытался оказывать монголам сколько-нибудь последовательного сопротивления. Позорно проиграв пару столкновений, он в 1207 г. признал себя подданным Чингисхана, заплатил выкуп, обещал предоставлять свое войско в его распоряжение и отдал предводителю захватчиков в жены дочь Ча-хэ. Гарантировав себе, таким образом, спокойствие на правом фланге, монголы могли начать наступление на гораздо более серьезного противника – китайскую империю Цзинь. Первые бои начались уже в 1209 г., а настоящее наступление развернулось в 1211 г., но прервалось осенью 1212 г., когда Чингис был ранен стрелой. Однако это его не остановило. Монголы вернулись, и весной 1213 г. их войска взяли в осаду Пекин. Осада получилась весьма странная. У кочевников-монголов не было ни средств, ни умения штурмовать стены хорошо укрепленного и многолюдного города. Поэтому они в течение года грабили и опустошали все вокруг в радиусе нескольких десятков километров. В китайской столице начались голод и эпидемии. Но и противнику приходится нелегко, его силы были на грани истощения, продовольствие и фураж приходилось подвозить из все более отдаленных регионов, а суровая зима была для них страшнее, чем для укрывшихся в своих домах горожан. В подобной ситуации пришлось пойти на компромисс. Монголы согласились уйти, а взамен император Цзинь отдал им в заложники принцессу своего рода и 500 юношей и девушек, а также выплатил крупный выкуп. Пекин превратился в тень прежней великолепной столицы. Город был завален мусором и нечистотами, часть домов рухнула, когда для отопления из стен выломали деревянные балки. Цзинь решил перенести столицу на юг в древний Кайфын, знаменитый своей Железной пагодой, расположенный в Хонане на Великой Китайской равнине. Началась паническая эвакуация. Хронисты упоминали о 30 000 повозок с государственными документами, 3000 верблюдах, груженных драгоценностями. Не всем это было по вкусу. Вспыхнул мятеж. Часть двора вернулась в Пекин. В стране начался хаос и запахло гражданской войной. Между тем Чингисхан отступил совсем недалеко и не мог не воспользоваться случаем. Он вернулся и снова появился у стен оставленной столицы. На этот раз ждать пришлось недолго. В июне 1215 г. 60 000 девушек покончили с собой, бросившись вниз с городских стен, чтобы не достаться варварам. Вслед за этим ворота открылись. Весь Северный Китай, а вскоре и Манчжурия оказались в руках монголов. И дело не только в землях, славе и золоте. К услугам полуграмотных кочевников-монголов были китайские химики, оружейники, инженеры, способные создавать потрясающие осадные машины.

Теперь Чингисхану не страшны были стены великолепного Хорезма. Один за другим ему покорились Отар, Самарканд, Бухара, Кабул, Герат… В последующие годы войска великого завоевателя дошли до Грузии, Крыма и русских земель, вплоть до Киева. Его смерть 18 августа 1227 г. не положила конец монгольской экспансии. Дело отца продолжили сыновья. Хулагу завладел всей Персией, Багдадом и землями на территории современной Турции до самой Анкары. Угэдэй, его сын Гуюк и внук Мунке установили во всем Китае и Тибете правление монгольской династии Юань, которая просуществовала до 1368 г. Нам, полякам, ближе всех Чингисханов внук хан Батый, который двинулся с войсками на запад, покорил Южную Русь и бросил часть своих войск под командованием Джучи на польские земли. По монгольским меркам это не был очень большой отряд: максимум 10 000 всадников. Однако этих сил хватило, чтобы овладеть Сандомиром (предположительно 13 февраля 1241), разбить дружину краковского воеводы Влодзимежа, спалить Краков и добраться до Силезии. Здесь, под Легницем 8 или 9 апреля путь монгольским ордам преградил князь Генрих II Набожный вместе с силезским, великопольским и тевтонским рыцарством при поддержке вооруженных крестьян и горняков из золотоносных шахт Злоторыи. Длугош красочно описывает произошедшее кровопролитное сражение, исход которого, по его словам, достаточно долго был неясен, а также приводит ряд случаев беспримерного героизма христианских рыцарей. Другие источники куда более лаконичны, и из них следует, что азиаты довольно быстро овладели полем боя. Так или иначе, второразрядный монгольский отряд разгромил в пух и прах отборное европейское рыцарство в количестве, какое удалось собрать только «сильнейшему польскому князю». Одержав победу, татары разбили лагерь в окрестностях Отмухова, откуда спустя две недели двинулись на юг на соединение с отходящими из Венгрии главными силами. Что стало причиной этого? Историки довольно единодушны во мнении: дело тут в смерти в далеком Китае Угэдэя, что вызвало внутримонгольские династические споры, живо интересовавшие Батыя. Не подвергая ни малейшему сомнению данное объяснение, хотелось бы обратить внимание и на другой аспект. Дальний Восток и Европу, особенно Восточную, разделяла тогда и еще очень долгое время будет разделять настоящая цивилизационная пропасть. Багдад, к примеру, завоеванный Хулагу, «был спроектирован, – по словам Джона Мана, – как идеальный круг с тройными оборонными валами под защитой 360 башен. Круглый город, как его называли, словно магнитом притягивал купцов, ученых и художников из таких дальних мест, как Испания или Северная Индия и постепенно становился одним из крупнейших городов, сравнимых по богатству с Константинополем, который в ту пору достигал размеров Парижа в конце XIX в. К городским набережным причаливали корабли с фарфором из Китая, мускусом и слоновой костью из Восточной Африки, специями и жемчугом из Малайзии, невольниками, русским воском и мехами. […] Бухара с населением в 300 000 человек соперничала с Багдадом. Библиотека тамошнего правителя насчитывала 45 000 томов и имела отдельные залы по отраслям знаний…». Нишапур, Ортар, Герат и китайские города поражали своей архитектурой и купались в золоте. Монголы же были, прежде всего, народом грабителей. Витольд Родзиньский отмечает в своей «Истории Китая»: «О Чингисхане написано немало помпезной ерунды, прославляющей его мнимое величие. Однако его собственные слова лучше всего свидетельствуют о его личности. Однажды он спросил своих генералов, в чем, по их мнению, состоит настоящее счастье. Ни один из полученных ответов ему не понравился, и он дал свой: „Счастье – победить своих врагов, гнать их перед собой, отобрать их имущество, наслаждаться их отчаянием, насиловать их жен и дочерей”». Автопортрет, не нуждающийся в комментариях. Родзиньский, конечно, здорово перегнул палку. Да и цитата из Чингисхана – явный апокриф. Но это не меняет того факта, что и в самом деле монголо-татары не стремились к созданию стабильных государственных структур, к инвестированию в построение нового. Их целью было немедленное обогащение при помощи грабежа. Даже в Китае, где, казалось бы, монголы вросли в местное общество, «их правление не только препятствовало экономическому росту, но и стало причиной регресса». Поскольку и здесь давала себя знать грабительская логика сиюминутного обогащения, основанная на традиции кочевников. Отсюда вопрос: чего монголам искать на землях убогой по сравнению с Азией Восточной Европы? Даже угонять население в рабство смысла не было, учитывая естественную убыль при преодолении расстояний в тысячи километров, а из выживших работники были бы все равно никудышные. Таким образом, логично предположить, что кроме внутренних разборок на отступление монголо-татарского войска повлияло и общее разочарование. Восточная Европа не оправдала их надежд. Точно так же позднее, когда Золотая Орда утратила возможность экспансии на восток, ее походы в западном направлении будут носить характер систематических грабежей без малейших попыток окончательно подчинить себе местное население. С некоторым упрощением можно сказать то же самое и о гораздо более богатых, но уже истощенных землях. Во второй половине XIII в. монгольская империя занимала три четверти континентальной Азии – без Индокитая, Индии, Аравии и сибирской тундры. Однако уже в начале XIV в. кочевая империя потеряла Персию, в середине того же столетия – Хорезм, в 1365 г. – Китай… А ведь нельзя сказать, что в этот период монголы утратили свою прежнюю военную мощь и численное превосходство. Кроме того, начался очевидный процесс своеобразного возвращения в исходную точку, за исключением истории причерноморских и прикаспийских ханств.