Открывает окно – слишком душно в этой чертовой дешевой халупе. И проверяет мониторы – все камеры работают. Она дома. Точно дома. Но где, в какой комнате, – непонятно.

Всюду горит свет. Ее одежда лежит в комнате, которую он мысленно называет цветочной. А ее нет. Возможно, она в ванной или в туалете, но проходит час, второй, третий, а Ангелина все не показывается. На исходе третьего он начинает волноваться. Сидит в кресле перед камерами и вместо комнат ее квартиры видит сцену из прошлого.

Ночь, теплая, но ветреная. Полная луна, похожая на желтый фонарь. Скрип то ли от окна, то ли от двери. Едва слышный, но противный. Он не может уснуть, лежит на боку в своей огромной кровати с телефоном около подушки и слышит, как стучит в окна ветер и этот проклятый скрип.

В конце концов он резко встает и босиком выходит из комнаты. Шагает по коридору второго этажа роскошного особняка, в котором теперь живут только они с матерью, не считая обслуживающего персонала, разумеется. И не может понять, что это за странный шум.

Дойдя до спальни матери, он понимает, что скрип доносится оттуда, и стучит в дверь. Ему не открывают, более того, мать, вечно страдающая бессонницей, не отзывается. И тогда он, словно почувствовав что-то, бежит в соседнюю гостевую комнату, которая не запирается на ключ, оказывается на балконе и перелезает на балкон спальни матери. В комнате ее нет, кровать расправлена, на полу валяется разбитый бокал, а рядом разлито кровавой лужей вино. Зато отчетливо слышен скрип – из ванной комнаты. Это незапертое окно скрипит на ветру.

Он бросается в ванную и там видит тело. Это невысокая худая женщина средних лет с темными волосами до плеч. Она без сознания, вокруг валяются какие-то таблетки и капсулы. Он цепенеет, но силой воли заставляет себя броситься к матери, трясет ее за плечи, умоляя открыть глаза, а потом вызывает частную скорую и охрану.

В элитный поселок на Рублевке скорая словно прилетает, а не приезжает. Все происходит быстро и организованно. Мать спасают. Оказывается, она напилась снотворного, а потом и противорвотного и упала. Кто знает, что было бы, если бы не скрип окна.

Он не хотел терять мать. А она не хотела терять своего родного сына.

Ему не нравится, что Ангелина слишком долго находится в ванной. Воспоминания о матери не дают покоя. Ему не хотелось бы, чтобы малышка сделала с собой что-то сейчас. И на исходе третьего часа он решается – идет в ее квартиру. Поднимается по лестнице и тихо отпирает замок.

Ангелина лежит в ванной полностью обнаженной, и оставшаяся пена почти ничего не прикрывает. Она похожа на русалку с разметавшимися влажными волосами.

Сначала ему кажется, что девушка не дышит, и он на всякий случай проверяет ее дыхание. Склоняется к ней и понимает, что Ангелина просто спит. Он не боится ее разбудить – знает, что ее сон не чуткий, да и действует очень аккуратно. Однако вместо того, чтобы покинуть ванную комнату, он, сам не зная зачем, касается ее волос, пробегает кончиками пальцев по бархатной коже лица, касается шеи, а потом склоняется так близко, словно хочет поцеловать.

В его венах бушует адреналин. Проснется или нет? Увидит или нет? Закричит или?.. Или он закроет ее маленький ротик рукой и, пока она будет пытаться освободиться, запустит пальцы в волосы, намотает их на кулак так, чтобы она почувствовала легкую боль, и заставит ее быть покорной.

Почти касаясь губами ее скулы, парень вдруг осознает, что сейчас ставит на кон все, сам не понимая, что делает. Неужели он сошел с ума? Он впервые так близко от Ангелины, впервые касается ее так откровенно, впервые чувствует такую власть над ней – что это? Из проклятия она стала вдруг наваждением?

Может быть, брат чувствовал то же самое? Она что, ведьма? Эта мысль приводит его в норму. Он хочет отстраниться, но не успевает – она тянется к нему во сне, их губы соприкасаются, и его, словно молнией, ударяет в солнечное сплетение.

– Тихо, тихо, – хриплым голосом говорит он. Слишком рано, не находишь, принцесса? – И уходит.

Когда Ангелина открывает глаза, он тихо-тихо закрывает дверь ее квартиры. Он уверен – в этой девчонке есть что-то, от чего срывает крышу. Цветы присылать ей он пока не будет. Пусть пытается понять, куда он пропал. Уже в своей квартире он вспоминает парня, с которым она сегодня встречалась. И усмехается – это не конкурент, ведь от него он с легкостью избавится. Пора начинать второй раунд.

Засыпает он перед монитором, глядя на то, как она ждет его у двери, то и дело заглядывая в глазок. Глупая. Или притворяется такой? Никто ведь не знает, какая это маленькая тварь на самом деле. Но будет приручена, как собака.

Почему он только назвал ее принцессой?..

Это было второе утро, когда цветов от Поклонника не было. Да, я ждала его, кусая губы, но не потому, что безумно хотела заполучить его цветочки или жаждала его внимания, – я просто не понимала. Почему модель его поведения изменилась? Что за этим кроется? Могу ли я воспринимать это как хороший знак? Или, напротив, это предвестник беды?

Я все делала на автомате – готовила завтрак, убирала квартиру, выкидывала засохшие цветы (при этом их общее количество в моей спальне все еще оставалось внушительным). Я не слышала музыку, которая играла в колонках, не чувствовала желания танцевать и подпевать любимым песням, как делала обычно, даже голода не ощущала, а думала о Поклоннике.

Возможно, это и было его целью – заставить меня всегда помнить о себе, «заякорить» – с помощью внешнего стимула вызывать определенную реакцию, создать этакий условный рефлекс, как у подопытной собачки. Наверное, он добился своего – едва я вижу цветы (любые цветы, не только те, которые безмолвно ждут своей смерти у меня в комнате), я невольно вспоминаю о нем.

Демон энергично кивает. Условные рефлексы основа приобретенного поведения. А я не хочу вести себя так, как хочет кто-то другой.

«Ты просто ничего не знаешь, – радостно шепчет демон. – Ты просто ничего не помнишь. Какая ты настоящая?»

Он безумно надоел мне. Проходя мимо большого зеркала в прихожей с кружкой в руках, я останавливаюсь и смотрюсь в него. Распущенные волосы, после сна в ванной кажущиеся запутанными. Бледное, осунувшееся лицо. Угловатая и зажатая. Я никогда не казалась себе красивой. Я бы изменила в себе многое. «Ты ведь не сможешь этого сделать, – тоненьким голосом говорит демон. – Ты не сможешь изменить себя. Ни внешне, ни внутренне».

Я не отвожу взгляда от своих золотисто-ореховых, с темной каемкой глаз. «А ведь в тебе сокрыто столько тайн. Почему ты не помнишь своего детства? – спрашивает демон лукаво. – Почему ты до сих пор видишь монстра во снах? Почему к тебе обрывками приходят кровавые воспоминания из прошлого? Так много почему…» – «Пошел прочь», – с отвращением думаю я и поворачиваюсь спиной к своему отражению. «Может быть, тебе стоит задать пару вопросов мамочке, моя маленькая убийца?»

Я не могу сделать ни шага. Кружка падает и разбивается. Меня накрывает страх и ненависть. Кислорода не хватает, кажется, что я вот-вот задохнусь, руки, которыми я зажимаю рот, чтобы не закричать, дрожат. Не в моих силах контролировать это. Я не могу ничего сделать с паническими атаками, от которых, казалось, я успешно избавилась.