В следующий вечер Солли должен был отправиться со мною на остров Коней в семь часов. Пробило восемь, а он все не появлялся. Я вышел и нанял кеб. Я чувствовал, что тут что-то неладно.

— Поезжайте сначала в ресторан «Уют» на Третьей Авеню, — сказал я. — А если я не найду его там, то заезжайте в следующие шорные лавки. — И я передал извозчику список.

Как только я подъехал к ресторану, я вспомнил хиромантию и почувствовал по линиям моей ладони, что мне нужно остерегаться высокого, рыжего, коварного человека и что меня ожидает потеря денег.

Солли не было в ресторане, а также и не было гладко причесанной леди.

Я остался ждать. Через час они подъехали в кебе и вышли из него под ручку. Я попросил Солли на пару слов. Он ухмылялся во все лицо, но, очевидно, не я вызвал эту улыбку.

— Она самая удивительная женщина на всем свете, — сказал он.

— Поздравляю, — сказал я. — Но я хотел бы получить теперь мою тысчонку.

— Ну, Люк, — сказал он, — я считаю, что я под твоей опекой не наслаждался райской жизнью. Но я сделаю для тебя все, что только могу, я сделаю все, что могу, — повторил он. — Мисс Скиннер и я повенчались час тому назад. Завтра утром мы уезжаем в Техас.

— Великолепно! — сказал я. — Но к нашим деловым отношениям это не относится. Как насчет моего гонорара?

— Миссис Милльс, — сказал он, — завладела моими деньгами и чеками, за исключением шести серебряных монет. Я ей рассказал, какое у меня с тобою соглашение. Но она заявила, что это нелегальный контракт и что она не заплатит ни одного цента. Но я хочу поступить с тобою честно. У меня на ранчо восемьдесят семь седел, которые я купил во время этой поездки. Когда я вернусь, я выберу шесть самых лучших седел из всей кучи и пошлю их тебе.

— И он прислал вам? — спросил я Лукулла Полька, когда он кончил свой рассказ.

— Прислал. И они такие шикарные, что только королям впору на них ездить. Те шесть седел, которые он мне прислал, должно быть, стоили ему три тысячи долларов. Но где же найти для них покупателя? Кто может их купить, кроме этих азиатских или африканских раджей и князей? Я составил список их всех. Я знаю каждого смуглолицего царька и самого мелкого князька от Миндонао до Каспийского моря.

— Вам приходится очень долго ждать ваших покупателей, — заметил я.

— Теперь они приезжают чаще, — сказал Лукулл. — В наше время как только один из этих дикарей становится настолько цивилизованным, что отменяет закон о сожжении на кострах вдов и не употребляет свою бороду вместо салфетки, он провозглашает себя восточным Рузвельтом и приезжает сюда, чтобы ознакомиться с нашими коктейлями. Я пристрою еще все свои седла. Вот посмотрите.

Он вытащил из внутреннего кармана сложенную газету с обтрепанными краями и указал мне на одну заметку.

— Прочтите это, — сказал царский поставщик седел.

Заметка гласила:

«Его величество Сеид Фейзаль, имам Муската, один из самых прогрессивных и просвещенных правителей Старого Света. Его конюшни содержат более тысячи лошадей чистокровной персидской породы. Передают, что этот могущественный князь предполагает в скором времени посетить Соединенные Штаты».

— Вот! — торжествующе воскликнул мистер Польк — Я могу считать свое лучшее седло уже проданным — то, которое отделано по краям бирюзой… Нет ли у вас трех долларов, которые вы могли бы мне одолжить на короткое время?

Случайно у меня были три доллара, и я их дал ему.

Если эти строки попадутся на глаза имаму Муската, то пусть они послужат к ускорению его посещения «страны Свободы». Иначе я опасаюсь, что буду навсегда разлучен с моими тремя долларами.

Перевод Т. Озерской

Если вы следите за хроникой ринга, вы легко припомните этот случай. В начале девяностых годов по ту сторону одной пограничной реки состоялась встреча чемпиона с претендентом на это звание, длившаяся всего минуту и несколько секунд.

Столь короткая схватка — большая редкость и форменное надувательство, так как она обманывает ожидания ценителей настоящего спорта. Репортеры постарались выжать из нее все возможное, но если отбросить то, что они присочинили, схватка выглядела до грусти неинтересной. Чемпион просто швырнул на пол свою жертву, повернулся к ней спиной и, проворчав: «Я знаю, что этот труп уже не встанет», протянул секунданту длинную, как мачта, руку, чтобы он снял с нее перчатку.

Этим и объясняется то обстоятельство, что на следующее утро, едва забрезжил рассвет, полный пассажирский комплект донельзя раздосадованных джентльменов в модных жилетах и буйно пестрых галстуках высыпал из пульмановского вагона на вокзале в Сан-Антонио. Этим же объясняется отчасти и то плачевное положение, в котором оказался «Сверчок» Мак-Гайр, когда он выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим, лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио. Случилось, что в это же самое время Кертис Рейдлер, скотовод из округа Нуэсес — да будет над ним благословение Божие! — проходил по платформе в бледных лучах утренней зари.

Скотовод поднялся спозаранку, так как спешил домой и хотел захватить поезд, отходивший на юг. Остановившись возле незадачливого покровителя спорта, он произнес участливо, характерным для техасца тягучим говором:

— Что, худо тебе, бедняжка?

«Сверчок» Мак-Гайр — бывший боксер веса пера, жокей, жучок, специалист в три листика и завсегдатай баров и спортивных клубов — воинственно вскинул глаза на человека, обозвавшего его «бедняжкой».

— Катись, Телеграфный Столб, — прохрипел он. — Я не звонил.

Новый приступ кашля начал выворачивать его наизнанку, и, обессиленный, он привалился к багажной тележке. Рейдлер терпеливо ждал, пока пройдет кашель, поглядывая на белые шляпы, короткие пальто и толстые сигары, загромоздившие платформу.

— Ты, верно, с севера, сынок? — спросил он, когда кашель стал утихать. — Ездил поглядеть на бокс?

— Бокс! — фыркнул Мак-Гайр. — Игра в пятнашки! Дал ему раза и уложил на пол быстрей, чем врач укладывает больного в могилу. Бокс! — Он поперхнулся, закашлялся и продолжал, не столько адресуясь к скотоводу, сколько стремясь отвести душу: — Верный выигрыш! Нет уж, больше меня на эту удочку не поймаешь. А ведь на такую приманку клюнул бы и сам Рокфеллер. Пять против одного, что этот парень из Корка, не продержится трех раундов — вот же я на что ставил! Все вложил, до последнего цента, и уже чуял запах опилок в этом ночном кабаке на Тридцать седьмой улице, который я сторговал у Джима Дилэни. И вдруг… Ну, скажите хоть вы, Телеграфный Столб, каким нужно быть обормотом, чтобы всадить свое последнее достояние в одну встречу двух остолопов?

— Что верно, то верно, — сказал могучий скотовод. — Особенно если денежки-то ухнули. А тебе, сынок, лучше бы пойти в гостиницу. Это скверный кашель. Легкие?