– Нет!

Стрела замерла над морем. Груз медленно покачивался.

– Хорошо, – сказал Манча в микрофон. – Сейчас я передам тебе сотрудницу службы безопасности, которая только что обнаружила серьезный непорядок в креплении твоего груза Она прикажет тебе немедленно его бросить, иначе вся ответственность за риск будет лежать на тебе. Ты немедленно ее послушаешься, потому что твоя работа – проделывать такие фокусы.

Он с широкой улыбкой передал трубку Софии. Та смущенно кашлянула, потом произнесла положенные слова. Сухой щелчок – и крюк разомкнулся. Поддоны с креветками обрушились в воду порта. Манча залез в свой «Фенвик». Трогаясь с места, он будто бы по ошибке включил задний ход и опрокинул ящики, уже выгруженные на пристань. Притормозив рядом с Софией, он сказал:

– Если сегодня ночью у рыбок заболят животики, это ваши проблемы, я не желаю об этом слышать. И ничего не говорите мне о страховке!

После этого трактор бесшумно укатил по асфальту.

День подходил к концу. София поехала через весь город, на западную оконечность Ричмонда, где на 45-й-стрит находилась булочная, продававшая любимые макароны Матильды. По пути она сделала кое-какие покупки.

Она вернулась через час с полными руками и поднялась к себе на второй этаж. Открыв дверь ногой, она, ничего не видя из-за пакетов, двинулась прямиком к кухонной стойке. С облегчением водрузив свой груз на стойку, она увидела Рен и Матильду, смотревших на нее как-то странно.

– Можно посмеяться вместе с вами? – спросила она их.

– Мы не смеемся, – ответила Матильда.

– Еще нет, но, судя по выражению ваших лиц, сейчас не выдержите.

– Тебе принесли цветы! – прошептала Рен, сдерживаясь из последних сил. София переводила взгляд с одной на другую.

– Рен убрала их в ванную комнату, – выдавила Матильда.

– Почему в ванную? – спросила София подозрительно.

– Из-за влажности, наверное, – весело объяснила Матильда.

София отодвинула занавеску душа. У нее за спиной Рен произнесла:

– Таким растениям требуется много воды. Воцарилась тишина. Потом София осведомилась, кого угораздило прислать ей водяную лилию, но ответом ей был донесшийся из гостиной хохот Рен, ей стала вторить Матильда. Придя в себя, Рен сказала, что на раковине лежит конверт с запиской. София с недоумением его вскрыла.

«К большому моему сожалению, профессиональные обязанности вынуждают меня перенести наш ужин. Постараюсь добиться от вас прощения в 19:30 в баре отеля „Хайятт Эмбаркадеро“, за аперитивом. Приходите, мне необходимо ваше общество».

Бумажку подписал Лукас. София скомкала ее, бросила в мусорную корзину и вернулась в гостиную.

– Кто это такой? – спросила Матильда, растирая сведенные хохотом скулы.

София вместо ответа подошла к шкафу, решительно распахнула дверцу. Она надела кардиган, схватила со столика ключи и только тогда сообщила Рен и Матильде, как она рада, что они поладили. Она принесла им продукты для ужина, а у нее самой работа, она вернется поздно. Сказав это, она ринулась вниз по лестнице. Прежде чем хлопнула дверь, до слуха двух женщин донеслись произнесенные ледяным тоном слова: «Хорошего вам вечера!» Несколько секунд – и рев двигателя стих. Матильда смотрела на Рен, уже не скрывая широкую улыбку.

– Думаете, она обиделась?

– Получить кувшинку! – И Рен вытерла слезинку в углу глаза.

Поджав губы, София включила в машине радио.

– Он принимает меня за лягушку! – прошипела она.

На пересечении с Третьей авеню она заехала локтем по рулю, случайно попав по клаксону. Пешеход, чуть не оказавшийся у нее под колесами, гневно показал на светофор: для нее еще горел красный свет. Она просунула голову в окно и крикнула:

– Прошу прощения, но все земноводные – дальтоники!

Дождавшись «зеленого», она надавила на газ и помчалась к порту.

– Профессиональные обязанности? Ква-ква-ква! Кем он себя воображает?!

Охранник пристани № 80 вышел из своей будки и подал ей записку от Манчи: бригадиру грузчиков надо было немедленно с ней увидеться. Она покосилась на часы и поехала к офису бригадиров. Стоило ей войти и увидеть выражение лица Манчи, как она поняла: случилось несчастье. Он подтвердил: матрос Гомес свалился в трюм. Причиной несчастного случая стала, судя по всему, сломанная лестница. Содержимое трюма смягчило падение, но несильно, и беднягу отправили в больницу в тяжелом состоянии. Коллеги трюмного матроса возмущены. Произошло это не во время дежурства Софии, тем не менее она чувствовала себя ответственной. Напряжение продолжало нарастать, между пристанями 96 и 80 уже поговаривали о забастовке. Желая погасить страсти, Манча дал обещание задержать корабль. Если расследование подтвердит подозрения о причинах инцидента, профсоюз вчинит судовладельцу иск. Пока же, желая оспорить обоснованность забастовки, Манча пригласил на ужин трех глав отделения профсоюза портовиков. Он хмуро записал на клочке бумаги, выдранном из блокнота, координаты ресторана.

– Хорошо бы ты составила нам компанию, я заказал столик на девять вечера.

Взяв у него листок, София вышла. На пристани дул резкий, как пощечина, холодный ветер. Она набрала в легкие ледяной воздух и задержала дыхание. На поскрипывающий причальный канат уселась чайка и уставилась на Софию, наклонив головку.

– Это ты, Гавриил? – робко спросила София. Птица с громким криком взмыла в воздух. – Нет, не ты…

Она побрела вдоль воды, испытывая незнакомое чувство: вместе с водяной пылью ее обволакивала непрошеная грусть.

– Ты чем-то огорчена?

Голос Джуэлса заставил ее вздрогнуть.

– Я не слышала, как вы подошли.

– Зато я тебя услышал. – Старик приблизился к ней. – Что ты здесь делаешь в такой час? Сейчас не твоя смена

– Пришла поразмыслить о том, почему день получился таким нелепым.

– Сама знаешь, как обманчива бывает видимость!

София пожала плечами и опустилась на первую ступеньку лестницы, спускающейся к воде. Джуэлс устроился с ней рядом.

– Нога не болит? – спросила она.

– Наплюй ты на мою ногу! Лучше расскажи мне о своем огорчении.

– Наверное, это усталость.

– Усталость тебе неведома. Так я слушаю!

– Сама не знаю, что со мной, Джуэлс. Какая-то вялость…

– Ну вот, приехали!

– А что?

– Так, ничего. Откуда взялась эта хандра?

– Понятия не имею.

– Никогда не знаешь, откуда берется этот скарабей печали: бывает, от него спасу нет, а поутру хватишься – а его уже и след простыл.