– Слишком сложно.

– Сложно? – удивился Дровосек.

– Много возни, – пожал плечами Пухов, – и нет гарантии, что не выпьет кто-то другой. Скажем, подружка вашей секретарши. Или сантехник дядя Вася уташит бутылку из холодильника домой и отравится вместе с женой, шурином, соседом и пятилетним сыном. Отравление – очень тонкое, ныне почти забытое искусство. У вас примерно одинаковые шансы быть отравленным и… получить в грудь каленую стрелу из арбалета.

– Вы сняли камень с моей души, – бесстрашно разлил по рюмкам водку Дровосек. – За долгую жизнь! – выпил, закусил крохотным бутебродиком с черной икрой. – Как, кстати, насчет моих шансов быть утопленным?

– Они равны шансам сгореть заживо, – усмехнулся майор.

– И все же продолжим, – не поддержал его веселья Дровосек. – Итак, вам прямо сейчас позвонили по сотовому…

«Дался ему этот сотовый», – поставил пустую рюмку на столик майор Пухов.

– Все зависит от поставленных условий: скорости и качества исполнения.

– Цито, то есть максимально быстро, – подсказал Дровосек. – Качество, скажем так… без косметических швов.

– Тогда вон тот дом, – показал Пухов на освобожденный от жильцов, частично выломанный внутри, зияющий пустыми черными окнами трехэтажный особняк напротив. – Можно из винтовки с оптическим прицелом, можно, если требуется пошуметь, из гранатомета.

– А если требуется тишина и, так сказать, максимальная естественность?

«Тебе ли не знать», – вспомнил про бесследно исчезнувшего вора в законе – куратора Черноземья Тукало – Пухов. Похоже, Дровосек или сильно нервничал или, что называется, сходил с круга, ожидая покушения. Это был весьма разрушительный для психики синдром. Он был сильнее фрейдистских, ложно названных именами героев древнегреческих трагедий – Эдипа, Электры, Антигоны, Клитемнестры и прочих – комплексов. Но Пухову были известны случаи, когда, узнав о предстоящей смерти, люди мгновенно – без всякого вмешательства врачей – излечивались от многих пороков и скверных привычек, становились весьма энергичными и деятельными и изобретательными. Хотя это далеко не всегда помогало им остаться в живых.

– Все зависит от наличия определенных технических средств, – вздохнул Пухов, которому, признаться, поднадоел этот умозрительный разговор.

Ему показалось, что он разгадал комплекс Дровосека. Комплекс был прост. Дровосек был вынужден доверять охрану своей жизни посторонним людям. При этом он не то чтобы им не верил, но тяготился своей пассивной (теоретически, они могли убить его в любой момент) от них зависимостью, когда, допустим, шел от машины до двери офиса, плавал в бассейне или прогуливался вечером по дорожкам пансионата «Озеро». Точно так же в свое время Сталина бесконечно раздражало и огорчало близкое и скрытое присутствие вооруженных людей (охраны). Несовершенство мира, таким образом, для Сталина заключалось в невозможности контролировать сознание охраняющих его с оружием в руках (невидимых!) людей. Дровосек, судя по всему, тоже относился к категории личностей, для которых утрата инициативы, необходимость следовать (даже в таком деле, как охрана собственной жизни) не ими придуманным предписаниям была совершенно непереносима.

– Предоставляются любые, – заверил Дровосек.

– Тогда лабораторная рентгеновская пушка, – предложил Пухов, – они есть в любом НИИ, занимающемся радиологическими технологиями. Пушка устанавливается в закрытом – с металлическим радиопроницаемым корпусом – автобусе. Всего делов-то – постоять рядом с вашей машиной на перекрестке. Доза рассчитывается в зависимости от заказанного дня смерти. Неделя, месяц, квартал, даже год. Болезнь называется лейкемия, рак крови, очень распространенная в наше время, а главное, внезапная и коварная болезнь. Я гарантирую вам защиту от бомжа, – продолжил майор, – если он бросится на вас, когда вы будете выходить из «Мерседеса». От разгневанного обманутого, пусть даже и вооруженного, вкладчика. От проститутки и сутенера, если вы вдруг ей не заплатите. От российского ОМОНа, если они придут вас арестовывать или обыскивать ваш офис без соответствующей санкции. Пожалуй, что и от падающего с крыши кирпича. Только ведь вы, – впервые пристально посмотрел в глаза Дровосеку, – нанимаете меня не для этого.

Взгляд Дровосека был абсолютно непроницаем, как, впрочем, и положено было быть взгляду человека, повелевающего миллиардами. Пухову показалось, он заглянул в дуло танка или в трубу миномета. Это не удивило майора. Он знал, что деньги, как и смерть, рождались в темной непроницаемой пустоте.

– Я напоминаю сам себе крестьянина, – задумчиво произнес Дровосек. – Я засеял свое поле и жду урожая, но со всех сторон на мое поле надвигаются кошмарные черные тучи. Я знаю, как бороться с тучами. В принципе, я могу расстрелять из градобойных орудий все небо. Но я бессилен против смерча. А тучи определенно сворачиваются в смерч, как в скверный черный кулек.

Пухов подумал, что этой фразе позавидовал бы любой арабский шейх. Шейхи, как известно, являются большими мастерами говорить образно, но при этом очень логично. Подвижная ясность мышления, вообще, была характерна для шейхов. Образность слога была средством спрямить путь мысли. Пухов знал шейха, который уяснив, что миром правит стодолларовая купюра, приобрел самое современное оборудование, разместил его в подвале своей виллы и начал печатать стодолларовые купюры, превосходящие качеством и прочностью настоящие – федерального казначейства США. Шейх, как ни странно, был жив до сих пор. Видимо, потому что печатал доллары только для собственных (подвижная ясность мышления вмешала в себя многие добродетели, в их числе осторожность) нужд. В прежние годы по заданию руководства Пухов несколько раз обращался к шейху с разными заманчивыми предложениями, но шейх наотрез отказывался от сотрудничества, в свойственной ему образной манере объясняя, что у рожденных им денег изначально отсутствуют яйца, то есть они могут тратиться на приобретение различных, необходимых лично ему, вещей, но ни в коем случае не могут размножаться, ибо это не может не нарушить гармонию мироздания. Отсутствующую гармонию, каждый раз со вздохом добавлял мудрый шейх, заранее отметая все возможные возражения.

Пухов молчал. Расстрелять небо. При желании в этом можно было увидеть пугающие, богоборческие мотивы.

– Финансы – одна из разновидностей мира власти, – проговорил Дровосек, отслеживая взглядом узкую, напоминающую клинок тучу, определенно взявшую курс на его офис. – Вы не хуже меня знаете, по каким законам существует этот мир. Если в нем к тридцати не генерал… – покрутил в воздухе пальцами. – Не буду скрывать, что я, как руководитель крупнейшей в стране негосударственной финансово-промышленной группы, стою на пороге принятия ответственейших решений. Все элементарно, майор, – вдруг весело подмигнул Пухову, – или мы расчистим небо, или смерч унесет нас к чертовой матери. Я честный бизнесмен и исправный налогоплательщик. Мне некуда бежать, я слишком известен. И главное, майор, я никому ничего не должен. Мне да, должны, но это другой разговор. Поэтому я буду счастлив, если от бомжей, разгневанных вкладчиков, проституток и их сутенеров, не имеющего соответствующей санкции ОМОНа и падающего на голову кирпича меня будет защищать такой блистательный профессионал, как вы. – Дровосек приблизился к вмонтированному в стену сейфу, набрал клавишами код. Пискнув, сейф открылся. – Так уж повелось, что охрана получает жалованье из моих рук, – как бы даже извиняясь, повернулся к Пухову, разорвал оранжевую банковскую скобку на пачке новеньких стодолларовых (как будто только что от шейха) банкнот. – Напомните мне сумму вашего оклада, майор.