Сэм увязался за ним в холл.

– Вы только ни о чем не беспокойтесь, профессор. У меня тут все будет под контролем.

– Вот именно это-то меня и беспокоит, – ответил Уилл, распахивая входные двери.

Прелестное утреннее солнышко сменилось первой предупреждающей капелью, в самом скором будущем обещавшей превратиться в отвратную морось. Доктор встряхнул зонтик.

– Вы только тут его не открывайте, док, – предостерег его Сэм.

– Это еще почему?

– Плохая примета, – пожал плечами тот. – Это всем известно.

– Мы сами создаем свою удачу, – отрезал Уилл, раскрыл черную паукообразную сень и под углом кое-как протащил ее, будто щит, сквозь дверной проем.

Проводив Мистических Медиумов восвояси, Сэм вернулся в библиотеку, где Джерико, как обычно, читал, сгорбившись над длинным столом.

– Ну, вот и я. Скучал по мне? – осведомился Сэм, плюхаясь в Уиллово кресло.

Джерико даже не поднял глаз от книги.

– Как по тифу. Что касается вечеринки, я тебе, между прочим, так и говорил. И, между прочим, это кресло Уилла.

– Да, довольно удобное. Понятия не имел, что тут так мягко.

– Вон.

– Ну, Фредди. Папочки все равно нету дома.

– Вон!

Сэм со вздохом передислоцировался на честерфилд[12]. Ноги он водрузил на стол рядом с книгой Джерико – просто чтобы его позлить.

– Парень, мы с тобой должны устроить эту пророческую выставку. Нельзя дать Уиллу профукать музей.

Джерико с сомнением поглядел на него над переворачиваемой страницей.

– И c каких это пор тебя так волнуют дела музея?

– Я вообще по натуре заботливый. Неужели человек не может искренне хотеть помочь другому человеку?

– Тут что, где-то золото в стенах замуровано?

– Слушай, я у вас вообще-то хорошо устроился. Если музей пойдет ко дну, так и я вместе с ним.

– Вот где собака зарыта.

– Да не во мне одном дело. У тебя тоже честный контракт. Ну-ка, сколько в округе рабочих мест для ребят, читающих Ницше и каталогизирующих мешочки гри-гри? Если мы с тобой хотим сохранить рабочие места, нам нужен план. Эта пророческая выставка – наш билет в будущее. Пока профессор катается по своим делам, у нас есть целиковые две недели, чтобы все обстряпать – и чтоб никто при этом не лез под руку.

– Ему это не понравится.

– Его тут не будет, чтобы нас остановить, а когда мы запустим всю махину, что он сможет сделать? Придется пойти на риск, Джерико.

Тот откинулся на спинку кресла, не сводя глаз с Сэма.

– И как же ты собираешься заманить Эви быть хозяйкой вечеринки? Они с Уиллом не разговаривали с тех самых пор, как она объявила всему Нью-Йорку, что она пророк.

– О, уверен, Эви я убедить смогу, – небрежно заявил Сэм, сцепляя руки за головой.

Джерико вернулся к книге.

– Да? Вы это обсуждали прошлым вечером в «Гранте»?

– Тебя это так сильно расстроило?

– Этого я не говорил, – Джерико перелистнул страницу. – Как она там, кстати? Выглядит счастливой?

Сэм пожал плечами.

– А то! Это ж было на вечеринке. Сам знаешь, как оно там, на них. Или нет, откуда тебе.

Эту его подковырку Джерико проигнорировал.

– Так вы часто видитесь?

Сэм, конечно, мог сказать Джерико правду – что Эви практически вышибла его с вечеринки, но куда забавней, если он будет думать по-другому.

– Ну-у-у… как джентльмен, я, пожалуй, не скажу больше ни слова.

– Отлично. И не говори, – Джерико поглядел на часы. – Почти пора. Иди открывайся.

– Я? Куда же это я пойду? Да ну тебя, Фредди! Там такая холодрыга. Если я заболею, половина девушек Нью-Йорка повыплачет все глаза.

– Зато вторая половина выстроится в очередь копать тебе могилу.

– Ау-у-у, Фредди, ты надрываешь мне сердце.

– Сердца у тебя нет. Сегодня твоя очередь. Пошел!

– Но…

Не подымая головы, Джерико указал пальцем на дверь.

– Изыди! Изгоняю тебя.

– Хорошо! Отлично! – проворчал Сэм. – Пойду повешу табличку «открыто». Как будто это кому-то надо.

– И кто тут еще нигилист?

Джерико подождал, пока Сэм уйдет, потом вытащил газету из-под книги и открыл на статье про Эви. За последние пару месяцев он послал ей два письма и написал еще две дюжины, которые посылать не стал. Письма были все одинаковые:

Впрочем, он был совершенно уверен в ее способности читать между строк:

Вместе они прожили свою собственную маленькую войну длиною в ночь – и остались в живых. Никто больше не понял – не смог понять! – c каким чистым злом они столкнулись тогда в доме Джона Хоббса. Несколько дней спустя, когда рассветные сумерки крались по городу, он впервые поцеловал ее. О, как часто он с тех пор вспоминал это мгновение: вкус ее губ, ощущение ее тела, утешение ее рук, обвивающих ему спину. То были самые лучшие часы во всей его жизни. А потом все кончилось. Эви пришла ночью к нему в комнату… Он хотел только целовать ее, целовать снова и снова. Но она сказала: «Я не могу» – и оттолкнула его руки. Так нельзя, сказала она. Это все Мэйбл, понимаешь. Она тебя обожает. И она – самая моя лучшая подруга на всем белом свете. Я не могу, Джерико, прости. Она ушла, оставила его сидеть одного в темноте. Но его мыслей она больше не покидала.

Джерико аккуратно вырезал фотографию из газеты и сунул в карман, хотя не раз уже обещал себе больше так не делать.

– Вот чурбан, – приложил он себя (эту фразочку он тоже, кстати сказать, подцепил от Эви), захлопнул книгу и углубился в пустые лабиринты музея – работать.

Сэм высунул голову из музейных дверей. Никого. Ни единой живой души.

С тяжким вздохом он побрел по ступенькам вниз, под сеющим дождиком, и открыл деревянную двустворчатую панель с надписью «ЗАКРЫТО», являя спрятанное под нею «ОТКРЫТО».

Конечно, он не мог вот так же запросто открыть Джерико подлинную причину желания удержать музей на плаву. Два месяца назад он запросил у своего информатора входные данные по проекту «Бизон» – надо же с чего-то начинать. Контакт написал на клочке бумаги имя – Уильям Фицджеральд. Тогда это показалось ему шуткой. Что профессор глупейшего в мире музея мог знать о секретном правительственном проекте военного времени, стоившего Сэму разлуки с матерью? Но это была единственная ниточка за очень долгое время. Да, он чувствовал себя совершенно неблагодарной скотиной, зато эта скотина заполучила шанс обшарить каждый ящик, каждый шкаф, каждую щелочку и уголок в поисках ключа – ключа, который в конечном счете смог бы когда-нибудь вывести его к истине. Покамест поиски эти ни к чему не привели, но Сэм не мог допустить, чтобы музей ушел с молотка, пока он не нашел того, что искал, – или не убедился, что контакт наврал и что Уилл чист. Временами он уже не был уверен, который из двух вариантов устроил бы его больше.