— Давай я отвечу! Дай его мне!

— Подожди ты! — отмахнулась Лиза. — Я даже не знаю, кто звонит. Она открыла трубку. На экране светился тот же номер, и Лиза, секунду помедлив, отдала телефон Максиму.

— Алло, — сказал Макс, неловко взяв непривычную женскую «раскладушку». — Добрый вечер. Да, я э-э… представляю интересы Елизаветы… Лиза не сдержалась и фыркнула. Она хотела тихо попросить Макса никогда в жизни не звать ее этим именем, но он уже отвернулся, прикрыв ладонью свободное ухо. Помощник директора совсем не удивился такой замене. По крайней мере, следующие две минуты проговорил он, а Максим только издавал неопределенные звуки.

— Э… да… стоп! Да, я все понимаю, — прорвался наконец Макс. — Теперь послушайте меня… Он заговорил, и Лиза даже восхитилась. Максим ловко и плавно выложил перед Члеянцем целый веер соображений, по которым его клиент — опять Елизавета, сколько можно! — заслуживает максимального внимания. Макс перечислял факты, которые сам только что выдумал — и они казались такими достоверными, что Лиза едва не загордилась. По его словам она была и опытным психологом (еще бы!), и телеведущей (стаж одна неделя!), и способной актрисой, и, между нами, годилась даже в модельный бизнес (тут Лиза слегка покраснела). Максим приводил какие-то цифры, и они невероятным образом выстраивались в колонки. И запросто говорил о телевидении. Надо было признать — она никогда бы не смогла так хорошо подать себя. Но едва он сделал торжественную паузу, как в трубке снова забормотали.

— Да, э… но… — и снова Макс ушел в оборону, бессильно слушая помощника директора. «Битва титанов», — подумала Лиза.

— Э… одну минуту, — Максим повернулся к ней и хотел что-то сказать, но в телефоне не умолкали. — Да! Ну… да, я согласен.

Разумеется. Хорошо, спасибо. И он сложил трубку.

— Ну что? — спросила Лиза. Макс поворочал во рту языком.

— Дело обстоит так, — сказал он. — Их можно понять. У них накладки с бюджетом. Новая концепция, новая ведущая, а съемочное время, фактически, то же самое. Но я настоял, чтобы в будущем ты могла рассчитывать на прибавку. Лиза поправила халат и взяла из пепельницы свой окурок.

— Ну, — сказала она. — Ничего страшного, я же говорила, триста пятьдесят — тоже неплохо.

— А… Нет, пока речь идет о двух с половиной сотнях. Она удивленно посмотрела на Максима. Он тут же перешел в атаку.

— Неужели тебе мало? На каких-то тридцать процентов меньше первоначальной суммы. Вообще-то, на пятьдесят, и Лиза решила умолчать об этом, но потом… Ей все равно не удалось высказать Максу правду о его способностях вести переговоры. В комнату вошел Дима.

— Привет! А мы спорили и не слышали, как ты пришел, — сказала Лиза.

— Никто здесь не спорил, — возразил Макс. Он увидел осколки, которые Дима выложил на тумбочку. — А это что?

— Диктофон, — ответил Дима, выпутываясь из галстука. — Его нужно склеить.

5 сентября 2005 года

— Харе гонять служебную машину. Вези на метро.

— Он не хочет!

— Как это «не хочет»?

— Говорит, там можно умереть.

— Что за бред? Кто, блин, когда умирал в метро, блин?

24 июля 2005 года

Птица. Маленькая птица сидела в черной канаве между рельсами. Она вертела головой, топорщила перья и клевала воду из мелкой лужицы.

— Что это за люди? — спросила Эврика. Люди?

— Которые за тобой гонятся. Она думала, что психоделы гонятся только за мной. А я волновался из-за нее. Иначе не полез бы сюда, на глубину в полсотни метров. Здесь можно умереть. Мы стояли у края, а сзади топтались вечерние пассажиры. Они прибывали, толкая меня в спину, одна мягкая волна за другой.

Мертвые, поддельные люди, запертые в нормальности, занятые несложной рутиной. Они укрывают меня и Эвридику от глаз, но защитить не смогут. Это не маньяки Фернандеса, но они тоже опасны. Из тоннеля ударил ветер, запахло резиной и электричеством, и на станцию вылетел поезд. Он несся без остановки, но человеческая масса двинулась. Ее привлекали вагоны. Она давила нам в спины, подталкивая меня и Эврику всё ближе к несущейся стали.

— ОТОЙДИТЕ ОТ КРАЯ ПЛАТФОРМЫ! — рваный железный визг оборвался, сменившись участливой записью. — Уважаемые пассажиры. Отойдите от края платформы. На этот состав посадки не будет. Давление спало. Люди успокоились и обмякли. Красные огни исчезли в темной арке, и о птице не вспомнил никто. Когда на станцию вылетел поезд, она заметалась и кинулась в тоннель напротив. И теперь наверняка была мертва. Для чего еще поезду на стекле дворники. Под землей. Вот так быстро это происходит. За первым составом пришел еще один, и двери распахнулись, и люди хлынули по вагонам, припечатав меня с Эвридикой к створке напротив.

Мертвые люди спешат домой. Мертвые люди занимают места. Их общество — механизм, и горе тому, кто попал между его трущихся частей. Р-р-р. Резиновые створки пытались закрыться, но что-то мешало им. Кто-то держал в соседнем вагоне дверь.

— ОТОЙДИТЕ ОТ СОСТАВА! — заревел истеричный железный голос. — Уважаемые пассажиры. Отойдите от состава. Посадка закончена. ОТПУСКАЕМ ДВЕРИ! Уважаемые пассажиры. Отойдите от состава. Посадка закончена. Уважаемые пассажиры. Отойдите от состава. Посадка закончена. По ту сторону, на станции, заревел милицейский зуммер. Еще и еще раз. И створки захлопнулись. И поезд дернулся вперед так резко, что я повалился на Эврику, а в мою спину уперся чей-то отчаянный локоть. Мы нырнули в тоннель, и свет погас. И я заворочался, полулежа на стонавшей Эвридике, пытаясь вырваться на свободу, но это было невозможно. Я сдался и обнял ее, и стало гораздо удобней. Теперь, кроме нас двоих, в мире не осталось никого. Мы летели сквозь ночь, прижавшись к холодному стеклу. За окном во мраке вились и плясали тросы, и на детском лице Эврики мелькали сполохи внезапных фонарей. От свиста у меня заложило уши. Мне хотелось ехать так вечно. Мои глаза закрылись, и железная коробка исчезла, и только холодный ветер колыхал землю подо мной, и я заскользил на дно, сжимая тонкую Эвридику в объятиях. Поезд вылетел на станцию. Замерцали лампы на потолке, и снова разгорелся свет. Вокруг теснились люди, и мне стало противно до липкой испарины. Люди сидели на лавках. Жуткие старухи, бесформенные от жира и болезней. Оплывшие хмурые тетки, на полпути туда же.

Хворые шелудивые мужички. Люди возились и толкались. Люди зевали, и дыхание их пахло луковой шелухой. Я не хотел, чтобы они трогали меня, не хотел, чтобы они притрагивались к Эврике, и не мог ничего поделать. Стоило мне отодвинуться, как жаркое пространство рядом немедленно заполняли люди. Они не выпускали нас до самой конечной. Там они хлынули наружу жарким потоком, и утащили Эвридику, а я всё стоял, пока состав не опорожнился, пока снаружи не стало тихо. Я вышел к Эврике лишь тогда, когда в пустой вагон забрела обходчица. На платформе кроме нас остался только один человек. Он стоял у соседнего вагона. И он не был мертв. Парень весело осмотрел нас и махнул рукой. Отвернулся и вытащил тонкий мобильник. «Наверняка это он застрял тогда между створок», — подумал я. Мы не сбежали. Всю дорогу под землей мы по-прежнему были в ловушке.