Лозен выиграл партию.

В следующее воскресенье в королевской часовне был страшный холод, но если Мадемуазель и дрожала как осиновый лист под своими мехами и роскошными одеждами, то вовсе не из-за низкой температуры, а по причине огромного волнения: она надеялась встретиться с Лозеном, которого не видела после того, как передала ему свое послание. Никогда еще воскресная служба не тянулась так долго, никогда проповедь не была настолько длинной и скучной.

Когда Анна-Мария наконец подошла к своему другу, у нее пропал голос, и она только и смогла прошептать:

– Я совсем окоченела.

– А я до сих пор не могу прийти в себя от того, что прочел, – с внезапно исказившимся лицом проговорил Лозен. – Негоже насмехаться над своими подданными! Я думал, вы добрее. А вы просто посмеялись надо мной.

– Посмеялась?

– Именно так. Думаете, я поверил хоть на миг, что вы меня выбрали, меня – ничтожнейшего из всех?

– Послушайте! Вы обладаете всем, чтобы стать величайшим сеньором королевства, и я все блага мира готова бросить к вашим ногам.

– Сжальтесь! Я в отчаянии, что вы полюбили меня, ибо у меня столь отвратительный характер, что, несмотря на мои чувства, я никогда не смогу сделать вас счастливой.

Несмотря на его чувства! Так вот оно, долгожданное признание! Наконец-то, наконец, Лозен подтвердил, что тоже ее любит.

Вне себя от восторга, Мадемуазель перестала себя сдерживать.

– Я хочу в супруги только вас, и никого другого! – воскликнула она. – И я очень скоро сообщу королю о своем выборе.

Это были уже речи принцессы, которым никто не был вправе сопротивляться. Мадемуазель сказала «я хочу», и ему оставалось лишь склониться в поклоне, что он и сделал, весь дрожа от радости, как нетрудно догадаться.

Поздним вечером восьмого декабря Мадемуазель все еще находилась в опочивальне королевы. Скоро должен был прийти король, и она во что бы то ни стало собралась с ним поговорить, не обращая внимания на прозрачные намеки Марии-Терезии, которая не могла взять в толк, что заставляет кузину оставаться в ее спальне, и прикладывала все усилия, чтобы поскорее ее выпроводить.

По правде говоря, момент для беседы с монархом был выбран неудачно, поскольку тот чувствовал недомогание, отчего у него всегда портилось настроение. Зато Великая мадемуазель вновь ощутила себя героиней Бастилии[26] и чувствовала себя столь решительной, что, кажется, могла бы сейчас сразиться с самим «великим турком»[27], а при необходимости и со всей его армией.

– Сир, – начала она твердо, сделав реверанс, – великая честь быть двоюродной сестрой Вашего Величества дает мне такую силу, что я считаю себя вправе выбрать супруга по моей сердечной склонности среди ваших самых верных подданных, не унизив своего достоинства, ибо располагаю богатством и титулами, которых хватит на двоих.

Она выпалила эту тираду молниеносно, на одном дыхании, и король не удержался от улыбки. Никогда он не видел Мадемуазель столь решительной.

– Дорогая сестра, – ответил он. – Вы в том возрасте, когда люди знают, чего хотят. Однако прошу вас не принимать поспешного решения, о котором будете жалеть. Кого же вы избрали в мужья?

– Господина де Лозена, Сир. Я люблю его и не хочу иметь супругом никого другого.

Людовик XIV с минуту хранил молчание. Лозен королю нравился своим острым умом и воинской доблестью, но ему трудно было поверить, что тот сгорал от страсти к Мадемуазель.

– Это человек достойный, – проговорил государь, стараясь не выдать своих сомнений. – Но, прошу вас, хорошенько подумайте.

– Я уже год думаю только об этом, Сир! Окажите мне высочайшую милость, одобрив мой союз, умоляю. Как вы и сами сказали, я уже в возрасте и не могу терять время.

Король согласно кивнул.

– Хорошо, пусть будет, как вы того желаете, дорогая сестра. Надеюсь, вы обретете счастье.

Счастье? Да разве не была она уже счастлива? Мадемуазель просто сходила с ума от счастья, сочтя себя неспособной пренебречь добрым советом, что ей дали верные друзья, посвященные в ее тайну: «Женитесь этой же ночью, без всякого шума…»

Увы! Она хотела не только счастья, но и собиралась осыпать земными благами того, кого любила.

Об этой новости при дворе узнали лишь спустя несколько дней, и одновременно невеста обнародовала длинный список баснословных даров, которые она намеревалась сделать возлюбленному, среди которых были и герцогство Монпансье, и графство Э, и графство Домб, то есть все или почти все ее владения.

Лозена переполняли гордость и довольство собой – вот он, рай на земле! Ведь стоит ему жениться, и бывшим дружкам придется обращаться к нему «монсеньор», одно только это приводило его в восторг, наконец-то тщеславие его было удовлетворено! И это не считая возможности по своему усмотрению распоряжаться сундуками вельможной супруги, до отказа набитыми деньгами. Жених с невестой уже заказали великолепные кареты, предназначенные для новоявленного герцога де Монпансье…

К несчастью для бедной принцессы, то обстоятельство, что Лозену предстояло вскоре именоваться монсеньором, многим во дворце не понравилось, в том числе и принцам королевской крови, которые находили отвратительным, что отныне они будут на равных с «малышом Лозеном». Не привело это в восторг и королеву, обычно кроткую и незаметную, в которой на сей раз взыграла испанская гордыня, ибо она была глубоко уязвлена этим, как она выразилась, грандиозным скандалом.

Не стоило забывать и о госпоже де Монтеспан. Была ли у Лозена в прошлом связь со всемогущей фавориткой? Никто точно не знал. Известно лишь, что они находились в приятельских отношениях, а возможно, были и любовниками. Дружба их представляла собой бесконечную череду громких ссор и гораздо более тихих примирений.

Этой высокомерной Атенаис, происходившей из одного из самых родовитых семейств королевства – разве не гласил ее девиз: «До того как возникло море, Мортемар[28] уже нес свои воды», – одна мысль о том, что ей придется называть несносного Лозена монсеньором и склоняться перед ним в реверансе, была совершенно невыносима.

Кроме того, давняя подруга Мадемуазель, знавшая Лозена наизусть, она не питала никаких иллюзий, какого рода «счастье» обретет сентиментальная старая дева в лице этого мерзавца. Не имея собственных законных детей, она рассуждала примерно так же, как и Месье[29], брат короля, который до сих пор считался несомненным наследником Мадемуазель: это же возмутительно, что огромное состояние перекочует в кошелек Лозена! Непростительно даже в случае, если тот обзаведется ребенком от Мадемуазель, впрочем, никто и мысли не допускал, что в ее возрасте она еще способна к деторождению.