Когда, по нашим представлениям, каша должна была быть готова, я хотела попробовать, но Эльга мне не разрешила:

– Это же пища мертвых! Хочешь остаться здесь навсегда?

В избушке резко потемнело: это вернулся медведь и загородил дверной проем. Мы опять испугались, хотя за работой, без присутствия страшного хозяина, приободрились.

– Ну что, мыши дурацкие, готова каша? – прорычал он. – Подавайте, попробую. Ну, если будет невкусно…

«Съем!» – мысленно продолжили мы.

– Вот такое дело…

Я придерживала горшок драной ветошкой, а Эльга взяла самую большую миску и при помощи липовой ложки наполнила ее кашей. Варево наше так загустело, что с трудом цеплялось на ложку, и издавало легкий запах гари. Масла мы не нашли никакого, даже льняного, но тут уж медведь сам виноват: его дом, его и припасы!

Медведь уселся прямо на пол, на кучу шкур, из-под которых торчала сухая трава: видимо, это была его лежанка.

Эльга поднесла ему миску, стараясь держать ее сквозь рукава: не только потому, что боялась обжечься, но и из иных, высших соображений. Не решаясь подать еду прямо хозяину, она поставила миску перед ним на землю, положила сверху ложку, поклонилась и даже сумела выговорить:

– Кушай, батюшка.

Медведь заурчал и принялся есть.

Он даже воспользовался ложкой.

Мы ждали с замиранием сердца: сочтет ли он нашу стряпню хотя бы просто съедобной?

И теперь еще я с ужасом думаю, что за каша у нас тогда получилась…

А тогда я отметила мимоходом: медведь держит ложку вполне человеческими пальцами, которые только сверху прикрыты шкурой его передней лапы, будто рукавом. И ложку с кашей он сует не в зубастую пасть, а под ней, будто в горло, где у него тот рот, что с нами разговаривает.

Но в то же время я понимала, что это не важно. Медвежья шкура означала, что перед нами медведь. Так к нему и следовало относиться.

Он доел кашу, выскреб дно миски, потом облизал его и удовлетворенно вздохнул:

– Ну ладно… Не буду вас есть пока.

– А ты отведешь нас домой? – спросила Эльга. – Ты же обещал.

– Придется отвести.

Медведь отложил миску и встал, почти уперевшись головой в черную кровлю:

– Собирайтесь.

Собираться нам было недолго: пригладили волосы да снова повязали платочки.

Медведь полез в светлый проем, мы – за ним, торопясь, пока не передумал.

Снаружи оказалось, что уже вечереет: мы вышли из дома очень рано, однако длинный летний день почти миновал.

Мы и не удивились – нам казалось, что наши злоключения продолжаются долго-долго. И опять испугались: скоро ночь!

Медведь без дальнейших разговоров двинулся широким шагом, хромая, куда-то прямо в чащу, а мы устремились за ним.

Сюда он принес нас на плечах, и страшно было думать о том, чтобы проделать обратный путь пешком. К тому же мы устали и проголодались: после домашней утренней каши мы ели только чернику перед тем, как заблудились. Вскоре мы уже еле волочили ноги, и медведю приходилось все время оборачиваться и подгонять нас.

А темнело, как нам казалось, быстро: закат еще сиял багряным золотом сквозь вершины, но внизу было уже так сумрачно, что мы едва различали дорогу и держались за руки, боясь друг друга потерять.

На ту пору ничего со мной не случалось более тяжкого, чем этот обратный путь в мир живых!

Мы ковыляли на своих натруженных маленьких ногах, обессиленные целодневным хождением, испугом, голодом, жаждой. Даже плакать у нас больше не осталось сил. Горло пересохло, смертельно хотелось пить, но мы боялись сказать об этом медведю. Он может рассердиться, а мы ведь сейчас на том свете – есть ли здесь обычная вода, не мертвая? Голова кружилась, от голода меня слегка мутило, и порой я вообще забывала, где я, что со мной случилось и почему я куда-то иду…

И наступил миг, когда мы одновременно споткнулись, не удержались на ногах, осели на мох и замерли, привалившись друг к другу. Нам уже не было страшно: пусть ест нас, если ему надо, но мы больше не можем даже шевельнуться!

Недовольно ворча, медведь подошел и снова вскинул нас на плечи. Покачиваясь на ходу, среди мрака неизвестности, обессиленная до бесчувствия, я, кажется, заснула, потому что дальше не помню.

Очнулась я оттого, что медведь спустил нас наземь.

Кругом было темно, и меня пронзил ужас: он занес нас под землю!

Однако тут же я увидела: светит полная луна, заливая белым сиянием тропу вдоль берега широкой реки. Это что – Забыть-река?

– Вон там ваш дом! – медведь махнул лапой куда-то вперед. – Мне дальше нельзя, собаки учуют. Ну, бегите живее, пока я не передумал! И в другой раз не попадайтесь, не то непременно съем!

Мы огляделись.

Недавно мы уже видели это место ночью: в это лето нам впервые позволили немного покрутиться у купальских костров, и поэтому сразу поняли, где очутились. Мы были уже на своей стороне брода, на луговине паслось обычно наше стадо, а за нею стоит наше Варягино!

Воодушевленные избавлением от страшного спутника и близостью дома, мы встали и пустились бегом по тропе, даже забыв попрощаться.

Мы бежали с чувством чудесного избавления от неминуемой гибели; остановились только, чтобы выпить воды из реки, – ведь это была уже наша родная река, привычная, живая!

Вода придала нам сил, и вскоре мы увидели знакомые громады темного частокола, окружавшего нашу усадьбу.

Шагов за десять до ворот Эльга вдруг остановилась.

– Подожди! А что, если… прошло сто лет и там все умерли?

– Как умерли? – Я недоуменно взглянула на нее.

У меня упало сердце.

– А вдруг мы пробыли в лесу целых сто лет? Я знаю, так бывает. В мире мертвых все кажется по-другому. Думаешь, что провел там один день, а на самом деле – сто лет.

– Ну… Не идти же назад, к нему… Пойдем, постучимся. Узнаем, кто там теперь живет.

– А вдруг наши мамы уже умерли?

– Зато там живут наши внуки… – Я фыркнула, так мне стало вдруг смешно.

– Дурочка, какие у тебя внуки?

– Ну, у Аськи с Кетькой. Вот мы войдем, а там неведомые люди, и они скажут: наш дедушка был Асмунд сын Торлейва… Может, мы Аську еще застанем!

– Он не проживет сто лет!

– А может, проживет! Он мне говорил, что хочет прожить сто лет!

– Эй, кто там под воротами? – окликнул нас вдруг мужской голос, и я, едва веря ушам, узнала голос своего отца. – Что за люди? Вы не видели двух маленьких девочек? У нас потерялись две девочки, мы боимся, не унес ли их медведь в лес? Их зовут Эльга и Ута.