И вот появляется Ребекка, маленькая стройная девушка, хрупкая, как статуэтка из терракоты, и ее темные глаза полны тревоги о нем. Она пожертвовала своими сбережениями, чтобы найти убежище для него. Почему она это сделала? Потому что любит его – тут не может быть иного ответа. Ребекка любит его! И все же ее предложение для него неприемлемо. Поступая в школу гладиаторов, он принес торжественную присягу, признав право своего хозяина, а им теперь стал император, распоряжаться его жизнью и смертью. Он обязан сражаться.

Мужество отчаяния направило шаги Вителлия в сторону низины, где была расположена школа. Было уже далеко за полночь, когда он осторожно толкнул дверь своей каморки и, настороженно прислушиваясь, остановился в темноте. Изнутри доносился отвратительный храп. Храп этот Вителлий слышал каждую из проведенных здесь сотни ночей. Это был Пугнакс. Он спал. Мысль о том, что один из них не переживет наступающий день, показалась Вителлию невыносимой. Он осторожно притворил за собою дверь.

Громко постукивая на ухабах большими колесами, повозки, следуя по Виа Триумфалис, направлялись к Большому цирку. Прямая, как стрела, улица, обычно служившая местом триумфальных шествий в честь полководцев и императоров, сегодня заслуживала, скорее, название улицы Смерти, потому что по ней длинной вереницей двигались к арене повозки с гладиаторами – по четверо бойцов на каждой повозке. Впряженных в повозки мулов вели под уздцы рабы. Вместо приветствий и радостных криков гладиаторов встречали враждебные выкрики и оскорбления, лишь изредка можно было услышать подбадривающие возгласы. Те, кому не удалось получить доступ в цирк, толпились у обочин, чтобы хоть оттуда увидать обреченных на смерть.

Вителлий стоял в одной повозке с Пугнаксом, Феликсом и Валенсом. В то время как Пугнакса, хорошо известного римлянам по многим боям, встречали одобрительными возгласами, Валенса зеваки удостаивали лишь презрительным смехом. К Вителлию вновь вернулось спокойствие, он стоял с бесстрастным видом, и лишь взгляд его непрерывно скользил по лицам толпившихся на обочинах людей. Он искал Ребекку.

Они проезжали под новым акведуком императора Клавдия, когда послышался похожий на приглушенный треск звук. Повозки застыли на месте. В толпе послышались крики. Все смотрели на колесо повозки. Только сейчас Вителлий понял, что произошло. Охваченный отчаянием Валенс сунул голову в спицы огромного колеса, и оно, продолжая вращаться, сломало ему шею.

Трое гладиаторов общими усилиями извлекли застрявшее между спицами тело самоубийцы. Вителлию казалось, что его грудь сжимают чудовищные железные тиски, он напрасно пытался вдохнуть поглубже – ничего не получалось, словно легкие стали внезапно совсем крохотными. Вителлий искоса взглянул на Пугнакса и понял, что улыбка на его лице была всего лишь маской. В неподвижно устремленном куда-то вдаль взгляде гладиатора не было и следа веселья.

Когда повозки подъехали к цирку, гладиаторов оглушил истеричный рев почти двухсот тысяч людей. Масса зрителей, расположившаяся вокруг вытянутого овала арены, наслаждалась зрелищем боя диких зверей, который обычно предшествовал схваткам гладиаторов. Пятьдесят львов были выпущены против десяти диких быков. Каждый раз, когда бык пронзал рогами льва, когда раздавался предсмертный крик умирающего животного, зрители начинали кричать, хлопать в ладоши и топать ногами.

– Больше крови, – вопили они, – больше крови! Песок арены должен стать алым!

Жутким, наводящим ужас хором звучал этот вырывающийся из двухсот тысяч глоток крик.

Вителлий почувствовал, как холодный пот течет у него по спине. Сквозь оставленные перед главным входом колесницы и паланкины повозки гладиаторов проложили путь к боковому входу, предназначенному для участников игр. В высоких дверях расположенной под трибунами комнаты отдыха стоял императорский контролер с большой восковой табличкой.

– Имя? – спросил он равнодушно.

– Вителлий.

Чиновник нашел на табличке это имя и поставил рядом с ним подтверждающий присутствие значок. Оставалось еще одно имя – Валенс.

– Валенс! – выкрикнул чиновник. Молчание. – Валенс!

Только теперь Пугнакс подал голос:

– По дороге сюда Валенс сунул голову в колесо повозки. Он мертв.

– Мертв, – спокойно принял к сведению регистратор и поставил после имени Валенса: suic. – самоубийство.

Многие гладиаторы метались, словно звери в клетке, стучали кулаками по выложенным огромными плитами стенам, прижимались головами к камню или безумно размахивали руками. Свои атлетические тела они смазывали маслом намного дольше обычного. Никто не смотрел на соседей, каждый думал лишь о предстоящем бое. Их оружие все еще лежало под строгой охраной в одном из боковых помещений. Получить его они должны были только перед самым выходом на арену.

Сейчас жребий определял противника каждого из гладиаторов. В жеребьевке не участвовали только те, чей соперник был определен заранее. В двух барабанах лежали разломанные глиняные таблички: в одном барабане левая, а в другом – правая. Получившие половинки одной таблички объявлялись парой соперников.

Из-за красного занавеса, скрывавшего ведущую на арену деревянную, высотой в человеческий рост дверь, доносились рев зверей и вопли зрителей. Сульпиций Руфус хлопнул в ладоши:

– Приготовиться к выходу!

Гладиаторы выстроились в порядке выхода на арену. Рабы подали им пурпурные, с золотой каймой по краям, накидки. Каждому гладиатору выделен был оруженосец. Своего оруженосца, который нес сеть, трезубец и кинжал, Вителлий приветствовал кивком. С арены донесся громкий, пронзительный сигнал труб, зазвенели литавры, глухо загудели трубы. Словно движимые невидимой рукой, растворились тяжелые деревянные ворота, пополз в сторону красный занавес, рев тысяч зрителей превратился в настоящий ураган, от которого, казалось, начало вздрагивать само здание цирка. Стоявший во главе колонны Сульпиций Руфус подал знак, и гладиаторы размеренным шагом двинулись вперед.

Словно вспышка молнии, яркие солнечные лучи на мгновение ослепили выходящих из полутьмы бойцов. Вителлию лишь с трудом удавалось ориентироваться. Ряды трибун вздымались к небу, как стены огромной башни. Ему еще никогда не приходилось видеть столько собравшихся в одном месте людей. Будто в трансе, Вителлий медленно шагал вслед за идущим впереди гладиатором. Близость Пугнакса, с которым ему предстояло встретиться, производила на Вителлия угнетающее, почти болезненное впечатление. Он не видел Пугнакса, но все равно ощущал его присутствие. Посыпанный малахитовой крошкой и суриковой пылью песок отражал солнечные лучи, еще сильнее нагревая воздух над ареной.

Прозвучал сигнал тромбонов, и колонна остановилась. Зрители умолкли. Руфус приветственно вскинул правую руку, и гладиаторы, повинуясь команде, выкрикнули:

– Ave, Caesar, morituri te salutant… Славься, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!

Вителлий бросил взгляд на отделанную красной материей императорскую ложу. Император сидел в своем позолоченном кресле, склонив голову и чему-то улыбаясь, а рядом с ним – кровь ударила в виски Вителлия – сидела Мессалина, женщина, в спальне которой Вителлий побывал и на ложе которой лежал. В эту минуту, однако, она была только супругой императора. Роскошно одетая, с высоко, наподобие крепостной башни, зачесанными волосами, она неподвижно смотрела куда-то вперед, даже взглядом не удостаивая гладиаторов. Может быть, она не хочет видеть его, Вителлия?