Ей и в голову не приходило, что она еще ребенок. Не думал об этом и Барри. По его мнению, девчонка с такими сиськами сама знала, что ей надо, и он был готов ей это дать. Главное, что у нее было тело созревшей женщины, а созрела ли она умственно – это его не касалось. Излив семя, он навалился на нее всем телом, и у нее вырвался тяжелый вздох.

Но все же в случае с Барри она сама хотела, чтобы так случилось, и в этом было приятное утешение. Он поцеловал ее в лоб и улыбнулся – всего-навсего, но эта скупая ласка привязала ее к нему на всю жизнь. До самой его смерти.

Джоуи очнулся в больнице «Олд Лондон». У него болело лицо, не хватало нескольких зубов, а ноги ныли так, словно их ампутировали без анестезии. Так отделали его в участке полицейские. Но, ощутив боль, он даже обрадовался. По крайней мере, это означало, что он еще на этом свете.

Над ним склонилась медсестра с таким суровым лицом, что Джоуи чуть не вскрикнул от ужаса: она была еще страшней, чем избивавший его инспектор полиции. Но ее темно-синяя больничная униформа успокоила его, подсказав, что теперь он находится в безопасности, и это немного подняло его настроение. Закрыв глаза, Джоуи облегченно вздохнул: он был жив, и вроде бы не в тюрьме.

Снова открыв глаза, он увидел, что перед его кроватью стоит Дэви Дэвидсон с широкой добродушной улыбкой на лице и корзиной с фруктами в руках. Джоуи не знал, что ему делать – плакать или смеяться. Он просто тупо смотрел на своего покровителя и работодателя и ждал, когда Дэви сам заговорит.

– Наверно, черепушка раскалывается, дружок?

Голос у Дэви был низкий и звучал благодушно. Посмотрев Дэви в лицо, Джоуи страдальчески сморщился и сказал:

– Веришь ли, Дэви, мне только что полегчало. Понял меня?

Мики Баннерман улыбался.

Его жена Лайла принесла ему восемь детишек. Лайла была толстая, грудастая, с прекрасными зубами, огненно-рыжими волосами и носом, которого хватило бы на четыре лица. Ее отцом был известный уголовный авторитет Билли Тарми. Мики женился на ней, чтобы наложить лапу на владения старика. Он принял от свекра звание самого опасного человека в Лондоне и на его авторитете процветал в северных и южных районах города, предоставив всякой мелюзге хозяйничать в Ист-Энде. И тем не менее сейчас он требовал своей доли.

Наблюдая, как его жена управляется с детьми, он радовался, что женился именно на ней. Лайла была прекрасной матерью. Девочки учились танцевать, а мальчики играли на разных музыкальных инструментах. Они правильно говорили, имели отменные манеры и прекрасно знали, как вести себя за столом.

Вместе с тем Мики содержал бывшую стриптизершу, звавшуюся Монет, которую он навещал раз пятнадцать в неделю по первому требованию плоти. Лайла все знала, но не возражала. Мики Баннерман был известен как главный женолюб в Лондоне. В юности, когда он заявлялся в клуб, девицы в панике скрывались. Он утомлял их так, что потом несколько дней они были не в состоянии работать.

Один старый козел, прослышав, что за ним охотится Баннерман, сказал: «Ладно уж, я согласен на то, чтобы он спустил с меня шкуру, только бы не забил до смерти». Когда до Мики дошли эти слова, он так развеселился, что отпустил дурачка на все четыре стороны, предварительно устроив ему хорошую взбучку в воспитательных целях. Таков был Майкл Баннерман.

Но сегодня Мики был счастлив, несказанно счастлив. Он сидел в своей просторной гостиной, держа на коленях младшую дочурку, и приветливо улыбался людям, собравшимся вокруг него. Через несколько часов он получит в свое владение все, что ему так необходимо, дабы окончательно стать Королем в Замке. Он стремился к этому с той поры, как женился на славной кобылке с прекрасными зубками – так он называл Лайлу еще до того, как взял ее в жены.

Когда звякнул дверной звонок, он встал, поздоровался и радушно пригласил войти двух появившихся в дверях женщин. Это были Морин Картер и Джун Макнамара. Ему нравилась Джун. Всегда нравилась. Он видел ее несколько раз вместе с Джимми и тогда еще счел, что она женщина что надо. Неболтливая, сговорчивая, с выдающимися формами. Такой и должна быть шлюха при гангстере. Мики чувствовал, что с ней проблем не будет, в отличие от Морин.

Он провел женщин в свой кабинет, смешал им коктейль, поддерживая легкую беседу о том о сем, а заодно познакомил со своими детишками. Он был так обходителен, что даже аристократы и ценители этикета не смогли бы упрекнуть его в отсутствии светских манер. Затем, выпроводив детей из комнаты, он глотнул собственноручно приготовленного напитка из стакана и, мерзко улыбаясь, обратился к Джун:

– Ты заставила меня поволноваться. Но я пренебрегу этим фактом в память о нашей дружбе с Джимми.

Женщины промолчали, но каждая из них подумала: «Как он может говорить о дружбе с человеком, которого сам бы застрелил, если бы его не опередил Дэвидсон?»

Джун, опустив глаза, смотрела в свой стакан и старалась справиться с охватившим ее страхом.

– Простите, мистер Баннерман, но я ужасно испугалась. Я знала, что Джимми больше нет, и постаралась себя обезопасить. У меня две дочки, которых надо воспитывать, и муж, от которого толку как от козла молока.

Мики засмеялся. Как раз на это она и рассчитывала. Если Мики удавалось рассмешить, жертва могла надеяться на то, что половина вины уже списана.

– Муженек у тебя говнюк, согласен! Но благодаря твоим стараниям теперь он в больнице, с башкой, раздувшейся, как живот у бывшей девственницы. Впрочем, я отклонился от темы. У тебя есть с собой бумаги, и если есть, то какова твоя цена, милочка моя? Сегодня Рождество, и у меня хорошее настроение. В любое другое время года я бы вырвал твои сиськи с корнем и посмеялся над тобой. Но я уважаю Рождество. Оно всегда настраивает меня на благостные мысли. Приближается Новый год, а это значит, что на пороге новые сделки, новые люди, которых недурно было бы тряхануть разок-другой. В высшей степени многообещающее время.

Морин заметила, как краска отлила от лица Джун, и подавила в себе желание захохотать. Мики знал, как говорить, он отлично играл свою роль.

Морин покашляла, чтобы отвлечь внимание от Джун, и вкрадчиво произнесла:

– Я ей сказала, что она может оставить себе несколько тысчонок в качестве компенсации за потерю Джимми. Но все записные книжки она нам вернет. Они у меня в сумке, так что сегодня наша встреча носит чисто формальный характер.

Мики перевел взгляд на Морин, о которой он мог сказать, что она единственная женщина, которую он уважает и ценит. С его точки зрения, Морин во многих отношениях была настоящим бриллиантом. Вот сейчас, например, что она для него сделала? Принесла эти записные книжки, и это не будет стоить ему ни пенни.

Джун же считала, что легко отделалась, и, если честно, так оно и было.

– Я сказала ей, – продолжала Морин, – что мы просили полицию снять обвинение, раз ее муж оказался в больнице. Будем считать, что мы квиты, и забудем печальное недоразумение, которое произошло между ее мужем и полицией.