– А-а, – говорит Белинда, вспоминая о своей милой улыбке. – Тогда для вас двоих никакого ленча, – говорит она, грозя пальцем. – К сожалению, мы попросту никогда не кормим постояльцев ленчем! Никогда. Вообще. И исключений не бывает.

– Мы знаем, – улыбается бельгийка, указывая на пластиковую сумку в руке мужа. – У нас есть пикник.

– Пикник?

Фантастически грубая идея устроить пикник в ее собственном доме приводит Белинду в такое замешательство, что ей нечего даже сказать. Она стискивает зубы, ее глаза наполняются влагой. Стоит, вытянув руки вдоль туловища, постукивая по бедру, будто желая вбить туда свое огорчение, и смотрит, как ее гости на свой лад, ужасно по-бельгийски, отправляются в свою комнату. Все – начиная от ее короткой, веселой стрижки а-ля principal boy[61]и кончая его маленькой, почти дамской кожаной сумкой, которую он, кажется, повсюду с собой таскает, – страшно раздражает. Когда они исчезают – оба в мужских спортивных рубашках, розово-фисташковых, то все, на что Белинда способна, – это испустить стон тоски из глубин грудной клетки.

– Это будет плохо-о-ой день, – говорит она.

Она стоит на террасе и понятия не имеет, что ей делать или куда деть себя. Присутствие жующе-грызущих визитеров с континента этажом ниже возмутительным образом нарушает порядок. Они не только пользуются ее удобствами в то время, когда должны быть за пределами «Casa Mia», на многочасовой прогулке в средневековый Манхэттен – Сан-Джиминьяно – или по крайней мере в Поджибонси. Более того, их присутствие в ее доме означает, что Белинда не сможет заняться своими обычными дневными делами.

С момента их прибытия у нее не было времени ни позвонить Барбаре и поблагодарить ее за вчерашний обед, ни вспомнить о том, что нужно найти Франко, чтобы тот убрал несколько булыжников, оставшихся от каменной стены вдоль террасы. От повышенного атмосферного давления она становится раздражительной. Добавьте к этому движение вокруг «Casa Padronale» – и станет понятно, что Белинда находится в той стадии нервного истощения, когда просто необходимо осторожно прилечь в шезлонге и собраться с мыслями.

Но она не способна сидеть спокойно, и, пока Мэри занята на кухне готовкой ужина, Белинда через равные промежутки времени покидает свое ложе и на цыпочках подходит к краю террасы, разглядывая постояльцев внизу. Принимая довольно сложную и, право же, требующую неплохой спортивной формы позу йоги, она нагибается: одна нога при этом болтается в воздухе, пальцы вытянуты. Она задерживает дыхание из страха, что ее заметят. Увы, все, что удается увидеть, – это пухлая розовая ступня и желтоватый комплект ногтей, в последний раз видевших солнце во время недельного зимнего отпуска в Марокко – в декабре прошлого года.

Примерно через полчаса любопытство Белинды достигает предела. Она входит в кухню и обнаруживает там Мэри: раскрасневшись и вспотев, она сражается с огромной порцией соуса.

– Привет, – говорит Мэри, выглядывая из своей миски. Ее длинные темные волосы распались на смоченные потом пряди: возня по хозяйству требует большого напряжения. Ее скулы блестят, плечи кругообразно движутся – и это порочный крут. – По-моему, он чересчур густой.

Мм-м, – соглашается Белинда, но мысли ее витают в более высоких сферах. – Разбавь водой, – говорит она, покрутив в воздухе рукой. – Я бы помогла, дорогая, но у меня огромное количество дел.

– Ничего, – говорит Мэри, кивая. – Разбавить водой, разбавить водой, – бормочет она и отправляется к крану.

Пока Мэри добавляет холодную воду в свой сырный соус, Белинда поднимается наверх, в свою комнату, и начинает рыться в платяном шкафу в поисках чего-нибудь, пригодного для занятий садом. Ее пурпурная спальня, пол в которой выложен терракотовой плиткой, – это эклектическая смесь стилей. Платяной шкаф – широкий, квадратный, современный и практичный, – достался ей после развода. Первоначально он был белым, с резной филигранной рамкой по краям двустворчатой двери. Но теперь это образчик Белиндиного наименее успешного предприятия из серии «сделай сам». Испещренный полосками и кляксами голубой и сиреневой краски, пятнистый, заляпанный, небрежно обработанный валиком и ветошью, бедный шкаф далек оттого ляпис-лазурного вида, который ему стремились придать. Кровать получилась лучше. Благодаря длинным, спадающим вниз простыням из зеленого шелка, которые Белинда прибила к потолку гвоздями и булавками, она похожа на роскошное ложе с пологом (если смотреть с не слишком близкого расстояния). Такой же шелк покрывает туалетный столик и стул перед ним, придавая всей комнате атмосферу надлежащей гармоничности.

Белинда стоит на маленьком кусочке половика, носящем гордое имя ковра, и прокладывает себе дорогу среди вешалок в шкафу. Черный цыганский наряд, который она надевала прошлым вечером, платье в цветочек, брюки на шнурке, синяя нейлоновая юбка-клеш, зачем-то проделавшая долгое путешествие из Соединенного Королевства, и кремовая блузка в полоску, от прикосновения к которой Белинду всегда пробирает нервная дрожь. Вдруг она находит то, что искала, – бледно-голубой халат художника, бесплатное приложение к журналу по акварельной живописи, на который она когда-то подписалась. Она надевает его через голову и подтягивает вверх по бокам. В одном из ящиков находит красный мужской платок в белый горошек и повязывает его под волосами. Взглянув на себя в зеркало (то, что находится в бирюзовой ванной) и удостоверившись, что действительно выглядит совершенно артистически, она бросается обратно, к Мэри, всем своим видом демонстрируя, что ей надо срочно заняться подрезкой ветвей деревьев.

* * *

– О, здравствуйте, – говорит Белинда, голос ее звучит удивленно. Она улыбается сквозь лавандовый куст; в руках у нее небольшой секатор. – Я не ожидала увидеть вас на террасе, загорающими. – Она обрезает ветку. – Продолжайте.

– Здравствуйте, миссис Смит, – говорит худой бельгиец.

– Зовите меня Белиндой. – Она встает рядом с кустом, чтобы лучше видеть.

– Хорошо, Белинда. Меня зовут Бернар, а моя жена – Брижитт, – говорит Бернар, улыбаясь со своего шезлонга.

У Бернара ослепительно белое тело. Он одет в малюсенькие бежевые плавки, слегка блестящие на солнце. На его теле почти нет волос; редкая, едва заметная растительность покрывает лишь руки и ноги – это похоже на резиновые хозяйственные перчатки с ворсом и на носки по колено. В остальном он совершенно безволос, не считая пушка на сосках вроде бахромы на мебели. У него худые руки, впалый живот, а ноги так широко расставлены, что из-под плавок справа торчит мошонка.

– У вас здесь замечательный вид. – Он еще шире расставляет ноги, наклоняясь вперед, чтобы показать на bella vista[62], открывающуюся внизу.

– Я знаю. – У Белинды раздуваются ноздри; его промежность невольно притягивает к себе взгляд. – Нам здесь очень повезло. – Она пытается отвернуться, а потом смотрит прямо туда, на мошонку.