Незадолго до смерти он смог прочитать книгу Бальзака «Шагреневая кожа», относительно которой он сухо заметил: «Эта книга как раз про меня. В ней идет речь о голодной смерти». К тому времени он едва мог что-либо есть… Скорее всего, он имел в виду постепенное, столь ядовито описанное Бальзаком, усыхание, при котором человек становится все тоньше и худее день ото дня… Фрейд всегда следовал философии неизбежности… – смотрительница музея прервала свое повествование и обеспокоенно посмотрела на «родственника» Фрейда. По его запавшим щекам текли слезы.

– Ох, простите меня! Я не хотела вас так расстроить… – виновато залепетала она.

– Ничего страшного! – остановил ее извинения Зигмунд. – Вы так правдоподобно все рассказали… Я будто бы… побывал при этом…

Зигмунд чуть было не добавил «снова».

– Может быть, вы хотите выйти в сад? – с трепетом предложила старушка, желая исправить впечатление от своего рассказа и внести в него позитивные нотки. – Фрейд и его дочь очень любили этот сад. В нем до сих пор растут их любимые цветы… Красная герань, розы, клематисы, гортензия, слива, миндаль…

Перечисляя все растения подряд, она провела джентльменов к выходу в сад, но внезапно остановилась, изменившись в лице:

– О господи! Как я могла забыть! Это же невероятно!

Она растерянно оглянулась, сетуя на то, что запамятовала важную вещь, и, извинившись, скрылась в соседней комнате. Зигмунд и Дэвид недоуменно переглянулись.

– Вы не поверите! – вернувшись с каким-то письмом в руках, с волнением сказала она. – На прошлой неделе мы получили письмо из Нью-Йорка. От одной девушки… Она дизайнер мебели… И как мне кажется весьма успешный дизайнер, каких не так уж и много… Так вот! – одернула сама себя смотрительница музея, поняв, что отвлекается от главного. – В своем письме она написала, что ее прабабушка была пациенткой Фрейда. – Старушка завороженно посмотрела на поразительно похожего на гения психоанализа родственника.

– Моей… – от нахлынувшего волнения, чуть сам себя не разоблачил Зигмунд. – Пациенткой Фрейда?

– Да… Вашего… дальнего родственника… – подтвердила она. – Ее прабабушка была замужем за американским дипломатом. Когда они жили в Вене, то она проходила психоаналитические сеансы у Фрейда.

Зигмунд побледнел, но старушка, увлекшись очередной историей, не заметила этого.

– Им пришлось срочно покинуть Австрию, но вскоре по возвращении в Америку она написала письмо, как я понимаю, с каким-то очень личным объяснением, которое в итоге не решилась отправить. Это письмо хранилось как семейная реликвия, пока ее правнучка с разрешения своей матери не отправила его сюда… Возможно, она хотела отправить его в архив Фрейда, но оно попало к нам… И вдруг вы посетили музей…

Она посмотрела на джентльменов, потрясенная таким неожиданным стечением обстоятельств.

– Так жаль, что Фрейд не смог прочитать это письмо, но может быть есть какая-то историческая справедливость в том, что его сможете прочитать вы…

Она протянула конверт Зигмунду. Тот с растерянным видом принял конверт дрожащей рукой, раскрыл его, достал письмо и сразу же узнал почерк.

– А как зовут девушку, приславшую письмо? – поинтересовался Дэвид, проследив за тем, как Зигмунд вышел в сад и сосредоточенно читает письмо.

– Дженнифер Беннетт, – захлопала глазами старушка.

Дэвид хотел спросить еще кое-что, но его отвлек телефонный звонок.

– Да… Привет, милая!.. У нас день проходит замечательно. Мы с Зит… Эммануилом в музее… я тебе позже объясню… не сейчас… – перешел он на шепот, но тут же, пресекая возможные подозрения, деловито повысил голос: – А вы где?.. В Westfîeld-центре?! Как вас туда занесло?.. Ну хорошо… Я думаю, мы сможем к вам присоединиться… Минут через сорок… Договорились! Целую!

Дэвид закончил разговор и мило улыбнулся сбитой с толку старушке.

Зигмунд бережно сложил письмо пополам, убрал его в конверт и вернулся в дом. Его лицо, казалось, отражало все только что пережитые чувства: счастье, щемящую сердце тоску, мудрое смирение и юношескую взволнованность. Он подошел к пожилой смотрительнице музея и, глядя на нее с нежностью, вернул письмо.

– Вы возвратили меня к жизни, – загадочно улыбнулся он.

– Разве вы не оставите письмо себе? – околдованная его взглядом, чуть дыша, произнесла старушка.

– Я буду Вам очень признателен, если Вы передадите его в архив… Пусть оно хранится там… До следующего визита… родственника Фрейда…

Рот старушки беззвучно раскрылся, морщинистой ладонью она прижала письмо к груди и растерянным взглядом проводила вежливо раскланявшихся джентльменов.

Дорога от дома-музея Фрейда на юг Лондона была приятна и легка.

– Скажите, на что вы способны ради любви? – мечтательно спросил Дэвида старик.

– Ради любви?.. – застигнутый врасплох, задумался тот, стараясь не терять из вида едущие впереди машины. – Наверное, на многое…

– Да… – удовлетворенно протянул Зигмунд. – Я всегда был уверен, что ради любви могу пойти на все…

– Что может быть лучше, чем просто валяться под летним солнцем и ни о чем не думать?

Подложив руки под голову и мусоля в зубах травинку, растянулся на земле Гильберт, наслаждаясь беззаботным ничегонеделанием в кругу своих друзей.

– Еще лучше валяться с красивой девчонкой… – полулежа, оперевшись на локти, пробурчал Джейсон, ревниво следя за упоенно целующимися Зигом и Лорой, для которых весь мир, включая их приятелей, перестал существовать.

– Да… С девчонкой это было бы здорово! – согласился с Джейсоном Дастин, разглядывая компанию весело хохочущих девушек, что загорали у самой кромки реки. День выдался на загляденье солнечным и жарким. Казалось, что вся молодежь Энн-Арбора вывалила в Gallup Park, поэтому посмотреть было на кого. Единственный, кто не замечал никого и ничего вокруг себя, был Алан. Сидя в позе лотоса и опустив голову вниз, он погрузился в чтение «Старика и море» Хемингуэя, изредка поправляя тяжелые очки, съезжавшие с горбинки носа.