Меня охватило счастливое волнение, которое всегда вызывало у меня зубную боль. Это особенно касается эстетического наслаждения. От лицезрения красоты у меня ноют десны. Как в то осеннее утро, когда отцветали последние туберозы. Я стоял в своем вельветовом халате в зеленом полумраке под сосной. Сквозь ветви пробивалось оранжевое, словно лисий мех, солнце. Каркало воронье, приветствуя живописное умирание природы. Тогда у меня нестерпимо ныли десны — так же как сейчас. Я чувствовал, как отступает моя самонадеянность и заносчивость, даже тяжесть в животе ослабла.

— Послушайте, ваше высочество, не мог бы я поговорить с королевой?

— Вы ведь разговаривали с ней, Хендерсон.

— Я имею в виду серьезный разговор, а не светскую болтовню. Поговорить о мудрости жизни. Королева прониклась ею, и я хотел бы, чтобы она поделилась со мной.

— Хорошо, очень хорошо. Вы победили меня. Не могу отказать.

— Замечательно, что вы меня поняли, принц. Буду благодарен вам по гроб жизни.

Мталба снова взяла мою руку.

— Что она хочет?

— Она привязалась к вам. Вы видите, она самая красивая здесь женщина, а вы сильнее любого сильного. Вы завладели ее сердцем.

— Нужно мне ее сердце как корове седло, — раздраженно ляпнул я и начал думать над тем, с чего начать разговор с королевой, на чем сосредоточиться. На браке и семейном счастье? На детях и долге? На болезнях и смерти? На внутреннем голосе, что твердил: «Хочу!»? Но разве это объяснить? Нет, необходимо найти самые простые и самые важные вопросы. Мысли мои начали путаться. Вот пример того, что было у меня на уме, когда я стоял на площадке перед жилищем королевы под навесом, — Лили, моя дорогая жена, незаменимая женщина, которая хотела, чтобы мы оба покончили с одиночеством. Теперь она не одна, но я по-прежнему одинок. Избавиться от одиночества могут помочь другие люди. Но между людьми существуют два типа отношений: братство или ненависть. На свете еще существует ложь. Люди лгут друг другу без зазрения совести. Лгут, полагая, что ложь лучше ненависти, или надеясь, что их ложь — во спасение. Оттого я недоверчив к людям.

Как же все-таки следует жить?

Может, с этого и начать?

Нет, так, с бухты-барахты нельзя. К серьезным вопросам надо подходить исподволь. Поэтому я сказал Айтело:

— Дорогой друг, пожалуйста, скажите королеве, что мне удивительно приятно просто видеть ее. Не знаю, что привлекает меня — ее внешность, или львиная шкура, или еще что. Но я смотрю на нее, и приходит покой.

Айтело перевел. Королева улыбнулась, подалась вперед и что-то сказала.

— Она говорит, что ей тоже приятно видеть вас.

— Правда? — обрадовался я. — Рад слышать. Словно глас Божий с небес. Для меня большая честь — познакомиться с нею.

Я обнял Айтело за плечи. Сердце мое переполняла радость.

— Ваше высочество, по правде говоря, вы сильнее меня. У меня хватает сил, это факт, но не такие нужны человеку. Вот у вас — хорошая, добрая сила.

Принц был тронут, сказал, что я преувеличиваю.

— Нисколько. Но мне понадобилось бы несколько месяцев, чтобы все объяснить. Моя душа — как ломбард, набитый невостребованными удовольствиями и вещами — старые кларнеты и фотоаппараты, неполные сервизы и траченные молью меха. Однако не будем спорить. Я только хочу сказать, что рад узнать ваше племя, и вас, и королеву. Замечательный вы народ. Я люблю вас. Я избавлю вас от лягушек, даже если это будет стоить мне жизни!

Мужчины засвистели негромко, мелодично.

— Тетушка спрашивает, чего бы вам хотелось, сэр.

— Вот как? Для начала спросите, кем она меня считает, поскольку сам я затрудняюсь определить, кто я такой.

Виллателе подняла брови, и ее здоровый глаз широко раскрылся, словно передавая внутреннюю сущность этой женщины. Веко другого, незрячего, глаза приспустилось, так будто она подмигнула мне. Пальцы шевелились, как при чтении книги, напечатанной шрифтом для слепых. Королева говорила, не отводя от меня взгляда. Айтело перевел ее слова: «Вы мощный человек, сэр. Сильный. (Я кивнул в знак согласия.) Голова полна мыслей. Имеете также качества (это ничего, ничего). Любите синь…» (Айтело пару секунд подбирал слово, а я стоял в этом красочном жилище на золотом песке, глядя на коричневый кустарник чуть поодаль и слыша его коричный запах, стоял, одержимый желанием узнать, что скажет обо мне ее мудрое величество.)

— Сенсации, — подсказал я.

Айтело продолжал:

— Она говорит, у вас много горя, мистер Хендерсон, ваше сердце лает…

— Вот именно, причем лают все три головы, как у сторожевого пса Цербера. Но почему оно лает?

Айтело вздрогнул, словно его потрясло то, что он услышал о человеке, с которым он познакомился, померявшись силами.

— Бешеные, — выдавил он.

— Признаюсь, так и есть. У вашей тетушки поистине дар проникновения в чужую душу… Говорите, королева Виллателе, говорите, я хочу узнать правду. Не щадите меня.

— Страдаете, — перевел Айтело.

— Еще как!

— Мистер Хендерсон, она говорит, вы на многое способны. Судит по вашему росту и величине носа.

Я дотронулся до лица. Глаза у меня тоже большие и печальные. Привлекательность проходит с возрастом.

— Когда-то девчонки заглядывались на меня. Что касается носа, то им, принюхиваясь, я и познаю мир. Такой нос достался мне от дальнего предка, родоначальника Хендерсонов. Он начинал как простой колбасник, а стал самым беспринципным дельцом в Америке.

— Королева просит извинения, ей не хочется говорить о вас плохо.

— Ну да, плохого во мне и без нее хватает. Но я не робкого десятка, ваше высочество. Пусть выкладывает все как есть.

Устремив на меня задумчивый взгляд здорового глаза, Виллателе заговорила.

— Что она говорит?

— Хочет знать цель вашего прихода. Вы проделали долгий путь. Вы не молоды, мистер Хендерсон, и весите килограммов сто пятьдесят. Вы сильный человек, да и сложены как паровоз, но когда чересчур много мышц… это как статуя…

Мне было больно слушать его. Я беспомощно моргал глазами, запавшими в сеточки глубоких морщин. Потом вздохнул и сказал:

— Ваше величество, благодарю за откровенность. Действительно, кажется странным, что я прошел такую дальнюю дорогу по пустыням и перевалам. Я шел нехожеными тропами для поправки здоровья. — Айтело удивился и прыснул со смеха. — И правда, посмотришь на меня — здоров как бык. Но моя здоровая внешность — всего лишь видимость. Какое же это несчастье — быть человеком! У человека масса странных хворей. Он болеет только потому, что он человек. Не успеешь оглянуться, как пролетели годы и ты тоже хвораешь, как и твои сверстники, тоже становишься вместилищем плохого настроения, подозрительности, необдуманных поступков и пустого себялюбия. Спрашивается: кому это нужно? Что в этом за прок? Пусть королева зачитает до конца перечень моих поступков и проступков и составит обвинительное заключение, к которому я добавлю несколько пунктов. Впрочем, она и сама их знает. Нетерпеливость, неистовство, похоть и прочее, и прочее. Словом, джентльменский набор нравственных недостатков, нет, душевных уродств…