К концу 1905 года состояние здоровья Бальфура, главы правительства консерваторов, уже не позволяло ему исполнять свои обязанности. Тогда премьер-министром назначили Кэмпбелла-Баннермана, лидера либеральной партии. В сформированном им правительстве Черчилль занял пост министра. И сразу же в январе 1906 года были проведены выборы в законодательное собрание. По окончании выборов либералы буквально наводнили парламент. В новой палате общин было не менее четырехсот депутатов-либералов (среди которых оказался и Черчилль, избранный в северозападном Манчестере) против ста пятидесяти восьми консерваторов, двадцати девяти лейбористов и восьмидесяти трех ирландских националистов.

Для честолюбивого Уинстона этот переход из парламента в правительство, несмотря на то, что ему достался лишь скромный пост младшего министра, был ключевым моментом в политической карьере. Ведь он не просто оказался у власти, он готовился осуществить стремительное восхождение на политический олимп, пройдя курс обучения у лучших специалистов. На протяжении почти десяти лет подряд — с 12 декабря 1905 года по 25 ноября 1915 года — для Уинстона неизменно находилось место в правительстве. Он занимал ключевые посты (по крайней мере, так было до его окончательного провала): был заместителем министра по делам колоний с декабря 1905 года по апрель 1908-го; министром торговли с апреля 1908 года по февраль 1910-го; министром внутренних дел с февраля 1910 года по октябрь 1911-го; первым лордом адмиралтейства (министром морского флота Великобритании) с октября 1911 года по май 1915-го; наконец, канцлером Ланкастерского герцогства с мая по ноябрь 1915 года. Это были годы успеха, годы полета, прерванного разразившейся войной. В целом за эти годы благодаря личному вкладу Черчилля в развитие Британского государства и общества, его недюжинным способностям и таланту Англии удалось собрать необыкновенно богатый урожай положительных результатов, хотя в нем порой и попадались пучки сорной травы.

В министерстве по делам колоний заместитель министра, которому шел лишь тридцать первый год, и пятидесятилетний министр лорд Элджин, бывший наместник короля в Индии, образовывали любопытный союз, словно чистокровный жеребец и рабочая лошадка, запряженные в одну упряжь. Элджин, человек замкнутый, уставший от жизни, стремился всячески сократить круг своих обязанностей. Тогда как пышущий энергией Уинстон, желая зарекомендовать себя, изо всех сил старался отличиться, брался за все, не дожидаясь приглашения. В то время как шеф заседал в палате лордов, Уинстон, принадлежа к партии большинства, произносил речи в палате общин — там, где непосредственно обсуждались все текущие вопросы и где его дар красноречия творил чудеса. Звездочка Уинстона только-только зажглась, а звезда Элджина готова была вот-вот погаснуть. Последнему пришлись не по вкусу дерзости его помощника. Элджин считал Уинстона авантюристом, легкомысленным и непоследовательным человеком, и уж тем более его не приводили в восторг бесчисленные категоричные замечания, прожекты и критика неугомонного молодого человека. Впрочем, случалось, Элджин ставил наглеца на место. Так, рассказывали, что на полях составленного Уинстоном документа, заканчивавшегося словами «таково мое мнение», министр написал: «Однако с моим оно не совпадает»[50]. Один историк охарактеризовал поведение заместителя министра, стремившегося единолично распоряжаться в министерстве по делам колоний, как нечто среднее между поведением «ответственного государственного деятеля и проказливого школьника»[51].

Однако несмотря на разногласия, притеснения, порой сильное раздражение, дуэт Черчилль — Элджин успешно справлялся с поставленной перед ним задачей. Они работали вместе в течение двух с половиной лет, при этом и тот и другой считали, что в империи заключен огромный потенциал для дальнейшего развития. Миссия британцев, «пионеров цивилизации», по мнению Элджина, состояла в том, чтобы реализовать этот потенциал. Уже будучи главой кабинета, Черчилль также дал шанс проявить себя чиновнику Эдварду Маршу, компетентному и преданному молодому человеку, впоследствии оказавшему премьер-министру неоценимые услуги. Эдвард Марш, «Эдди», на протяжении почти двадцати лет был верным и самым близким соратником Черчилля. А пока Уинстону приходилось частенько сталкиваться с враждебностью, временами яростью высокопоставленных чиновников министерства. Их безмерно раздражал этот непоседливый молокосос, чересчур уверенный в себе, посмевший поучать их, исправлять их предписания. Генеральный секретарь министерства по делам колоний Хопвуд даже высказал министру свое неудовольствие: «Невозможно иметь с ним дело. Он кого угодно выведет из себя. Вероятно, он причинит нам не меньше неприятностей, чем его отец». Далее Хопвуд язвительно отзывался о постоянной суете, безудержном желании заставить говорить о себе, об отсутствии моральных принципов заместителя министра[52].

Первое задание, которое получил Черчилль, вступив в должность, касалось статуса Южной Африки, ответственность за решение этого вопроса всецело возлагалась на Уинстона. В частности, он должен был решить судьбу бурских республик, присоединенных в 1902 году, определить характер отношений между англичанами и африканерами. Бывший пленник Претории стремился прежде всего к примирению. Он считал, что дальнейшая политика в этом регионе должна быть великодушной, что не следовало делать различий между британскими переселенцами и побежденными бурами. В результате летом 1906 года Оранжевой провинции и Трансваалю была дарована автономия.

Однако никто не позаботился о судьбе чернокожего населения этих провинций. В частности, в том, что касалось правила «один человек — один голос» (one man — one vote), африканеры выиграли за счет ущемления прав коренного населения Африки, ставшего жертвой несправедливого выбора, сделанного в Лондоне. Африканцы, составлявшие две трети населения и занимавшие шестую часть всей территории провинций, должны были отныне признать хозяевами буров, диктовавших свои условия в политике, основанной на расовой дискриминации.

Надо сказать, что сам Черчилль разделял расовые и колонизаторские предрассудки, свойственные его классу и эпохе. В кругу Уинстона придерживались мнения, что в мире людей существует строгая иерархия. Черчилль был убежден, что чернокожие, которых он называл «неграми» (niggers) или «черномазыми» (blackamoors), в силу своей природы стоят на ступень ниже белых людей, властелинов земли милостью Божьей. «Туземцы, — писал Уинстон по возвращении из Африки о племени кикулу, — как дети, жизнерадостные, послушные, однако в них есть что-то от скота. Единственный способ спасти несчастных от духовного убожества (...) — подчинить их августейшей власти британской короны»[53]. Трудно представить более полное собрание избитых штампов... Черчилль так и остался убежденным расистом до конца своих дней. Ни идея о единстве рода человеческого, ни принцип равенства рас не пробили броню солдата колониальных войск.