Два жандарма подошли к старику и бесцеремонно подняли его со стула.

– Что происходит? Что вы делаете? – вскричал Вардан, вскакивая и пробираясь к отцу. – Это мой отец, и он ничего не сделал!

– Он обвиняется в измене! – сказал жандарм.

– В измене?! Нет!

– Винтовки, штыки и два комплекта боеприпасов были найдены на его ферме.

– У нас нет винтовок. Это какая-то ошибка! У моего отца есть только вилы для сена и лопаты! Он никогда не держал в руках винтовку!

– Отойди, а то я и тебя арестую!

Старик бессильно повис на руках жандармов, его глаза расширились от страха.

– Заберите меня! Арестуйте меня! Это и моя ферма! – не унимался Вардан.

Рыжеволосый мужчина вплотную подошел к нему:

– У тебя есть работа в полицейских казармах, которую нужно закончить! Но не переживай, когда настанет время, мы придем и за тобой!

И жандармы ушли, волоча за собой старика. Вардан бежал за ними.

– Он невиновен! Куда вы его ведете? Я клянусь, он невиновен!

Доктор Стюарт схватил Вардана за рукав:

– Сейчас ты не можешь ничего сделать. Позволь мне с ними поговорить. Мы узнаем, куда его повели, и решим, что делать.

На площади внезапно стало очень тихо. Ануш посмотрела на Парзик. Та стояла возле мужа, ее лицо побелело, так она была потрясена. Вардан упал на стул, уронил голову на руки и застонал. Все пришли в замешательство. Люди беспомощно переглядывались, не зная, что предпринять.

Доктор Стюарт что-то прошептал своей жене и последовал за жандармами по улице.

Ануш увидела, что капитан и лейтенант пересекли площадь и скрылись за углом, направляясь к реке. Не подумав ни секунды, она побежала следом.

– Эфенди![25]– позвала она. – Капитан Орфалеа!

Мужчины обернулись. На этой темной и заросшей улочке неприлично было оставаться девушке наедине с турецкими военными.

– Эфенди! Могу я поговорить с вами?

– Идите, я вас догоню, – сказал капитан лейтенанту.

– Старик Акинян, – начала Ануш, силясь подобрать правильные слова, – отец жениха, они арестовали его!

– Да, я видел.

– Они не сказали, куда повели его, но, должно быть, куда-то за деревню. Это будет очень много значить… для Вардана и его семьи, если вы узнаете, куда его повели.

– Я не могу вмешиваться в дела местной полиции.

– У вас есть на то право, эфенди! Большее, чем у любого армянина!

– Мы не можем повлиять на жандармов. Они независимы от армии.

– Они вас уважают, капитан.

Он покачал головой и вздохнул:

– До нас иногда доносятся слухи, но я ничего не могу обещать. Я просто буду прислушиваться, больше я ничего не смогу сделать.

– Спасибо, эфенди. Я у вас в долгу.

– Что-то я сомневаюсь… Давайте встретимся в разрушенной церкви через два дня. В то же время, что и раньше.

Ануш кивнула и побежала обратно на площадь, надеясь, что никто не заметил ее отсутствия.

Мушар Трапезунд 27 апреля 1915 года

Я поехал в Трапезунд на прием к вали. Сегодня Байрам, мусульманский праздник, поэтому в этот день больше шансов застать его в хорошем настроении.

Жандармы, арестовавшие Мислава в день свадьбы, не дали мне никакой информации о старике, говорили только, что он арестован за измену, а такое обвинение не оставляет других вариантов, кроме как подача прошения самому губернатору.

За то время, что прошло с момента нашей первой встречи в гавани Трапезунда, мы с вали подружились. Меня вызывали в особняк в любое время суток, как только у него возникали проблемы с зубами. Каждый раз, едва войдя в дом, я слышал голос губернатора, ревущего как бык, недовольного тем, что неверный так долго добирался. Завидев меня в дверях, он становился кротким как ягненок, широко раскрывал рот и умолял вырвать гнилой зуб. После того как я усмирял зубную боль, приложив гвоздичное масло, меня обычно приглашали разделить с ним обед или завтрак, в зависимости от того, какой трапезой в полной мере не насладился губернатор.

Какими бы ни были внешние проявления, вали умен и хорошо образован, обычно справедлив со своими подданными, но может быть капризным и сварливым. Оставаться в непрочном кругу его благоволения очень важно для управления больницей. Ради этого я готов ехать среди ночи верхом три часа кряду, только чтобы заглянуть ему в рот.

Вали расплачивается щедро, но в основном делая одолжения. Улаживаются споры с жандармами, достаточно быстро выдаются разрешения, и много других благ даруется мне. Пара осторожных фраз – и все проблемы волшебным образом исчезают. Вали стал моей счастливой картой, моим тузом, который бил многие раздражающие неудобства жизни в Империи. Поэтому я ехал в Трапезунд в самом оптимистичном расположении духа.

Я приехал в тот момент, когда раздался пушечный выстрел, оповещающий об окончании намаза – утренней молитвы, а значит, вали был готов принимать посетителей. В великолепном зале меня провели мимо толпы просителей, и вскоре я оказался в личных покоях губернатора. Он сидел за низким столиком и заканчивал завтракать.

– Стиппет, мой друг! Салам алейкум!

– Алейкум ассалам!

– Я посылал за тобой? По-моему, нет. Мой новый зуб в порядке! Смотри!

Я исследовал его новую коронку, которую поставил во время своего предыдущего визита, а после упомянул, что приехал просить об одолжении.

Губернатор погрозил мне пальцем:

– Опять задумал строительство!

Я пояснил, что приехал по другому вопросу, и описал события, произошедшие на свадьбе Вардана и Парзик.

Сначала я подумал, что мне показалось, но нет – на улыбающееся лицо вали набежала легкая, едва заметная дымка, и улыбка чуть потускнела.

– Акинян стар и слаб, – сказал я, рассчитывая на милосердие вали, – он всего лишь обычный фермер.

Казалось, вали не слушал. Он играл кольцом на пальце, будто никогда прежде его не замечал.

– Если жандармы нашли винтовки в его сарае, почему я должен думать, что он невиновен?

– Потому что я могу за него поручиться!

– Твое слово много значит в Трапезунде, мой друг, но есть одолжения, которые даже я не могу сделать.

За все время проживания в Империи мне ни разу не отказывали, поэтому я решил сменить тактику.

Я сказал вали: мне известно, что султан прислушивается к его советам, и я не знаю, есть ли другая инстанция, куда я мог бы обратиться. Губернатор холодно на меня посмотрел, затем изменил выражение лица на мину печального сожаления.