В последние дни мая вся экспедиция собралась в Крестовской резиденции Ленского товарищества. Здесь был сформирован вьючный караван из полсотни низкорослых якутских лошадей. За восемь суток по таежной тропе было пройдено около трехсот верст через бассейн реки Патом. Кропоткин назвал эту довольно мрачную местность Патомским нагорьем. Горная страна, сложенная известняками, поверх которых были разбросаны явно «инородные» валуны, снова обратила мысль Кропоткина к далекому ледниковому периоду. Он находил немало следов древних ледников в районе приисков, где рабочим приходилось взрывать валуны, мешавшие разрабатывать шахты. Их слагали породы, не встречающиеся в долине и, несомненно, принесенные с далеких гор.

Ни реки, ни морские течения, ни плавучие льдины не могли этого сделать. Только ледники, убежден Кропоткин, древние, уже исчезнувшие ледники, некогда покрывавшие большую часть Восточной Сибири обширным ледяным покровом. В одном из писем брату он ставит важнейший для географии того времени вопрос: «Писал, между прочим, опять о следах ледникового периода, которых я все ищу здесь. Неужели климатические условия Европы и Америки не распространились на Азию?»

Конечно, похолодание, захватившее Европу и Северную Америку, не могло обойти Сибирь. А если так, то ледники высоких местных гор должны были, заполнив горные долины, выйти хотя бы в некоторых местах на предгорные равнины или высокие плато, принеся с собой валуны. Почему в горной стране междуречья Олёкмы и Витима не могло произойти того же, что обнаружил Агассис[15] в Альпах, то есть выход ледников из долин на равнину?

Но чтобы судить о климате прошлого, надо знать современные климатические условия, а о климате Сибири практически не было данных. Но вот Кропоткин узнал, что на Вознесенском прииске его управляющий М. С. Игнатьев на протяжении восьми лет ведет наблюдения температуры воздуха и направления ветра. Склонившись над тетрадями Игнатьева, Кропоткин переписал данные восьмилетних наблюдений, а потом сравнил показания термометра со своим, более точным, ввел поправки и снабдил нового наблюдателя, которым стал местный врач, подробной инструкцией, в которой особое внимание просил обратить на направление ветров и связь с ним температуры воздуха. Он собирался проверить свои предположения, возникшие еще во время экспедиции в Саяны, о переносе в Сибирь теплого и влажного атлантического воздуха на больших высотах. В нем он видел причину характерной для Сибири зимней инверсии температур, когда при подъеме в горы становится теплее.

2 июля экспедиция вышла с Тихоно-Задонского прииска и углубилась в тысячеверстную тайгу, имея с собой лишь примитивный рисунок на бересте. За рекой Вачей в светло-лиловом тумане выступали скалистые горы Ленско-Витимского водораздела. Медленно караван из пятидесяти трех лошадей взобрался на вершину мрачного горного массива, сложенного глубинными кристаллическими породами и укутанного непроглядной вековой тайгой. Вскоре пришлось прекратить все научные работы, кроме наблюдений за температурой, направлением и скоростью ветра, облачностью и давлением воздуха, потому что проводники-эвенки отказались вести отряд дальше, не зная дороги. Кропоткин, Поляков и Машинский были вынуждены самостоятельно вьючить лошадей, устраивать привалы, разжигать костры, приготовлять на них пищу и находить дорогу в хаосе гольцов, не теряя генерального направления.

Витим широко разлился после весеннего снеготаяния и дождей, и переправа была нелегкой — на нее ушло два дня. С большим трудом перевели на другой берег лошадей, а там пошли прямо на юг, пересекая монолитный, почти нерасчлененный, суровый и неприступный хребет, названный Кропоткиным Северо-Муйским. За его каменной стеной, переходящей на востоке в столь же неприступный хребет Кодар, открылась долина реки Муи, с юга огражденная Южно-Муйским хребтом, продолжающимся восточнее хребтом Удокан.

Каждый день — тяжелые переходы то в гору, то вниз, в долину. Шли медленно. Кропоткин то и дело останавливался, записывал, зарисовывал, ехал дальше и продолжал думать, покачиваясь в седле…

Откуда валуны? И главное: почему так гладко отполирована их поверхность? Если бы здесь плескалось море, всё было бы понятно. Море холодное, по нему плавали льдины и айсберги, они таяли с течением времени, на дно оседали вмороженные в лед камни. Только почему на них столько царапин и почему царапины эти все направлены в одну сторону?.. Да и нет здесь никаких следов моря, нет поздней морской фауны…

Наледи, так часто пересекавшие ручьи Патомского нагорья, оказались самым серьезным препятствием на пути. Лошади скользили по облизанному водой льду, и тогда было лучше спускаться в холодную до судорог воду, чем карабкаться по этим миниатюрным ледникам. Переход, занявший четыре месяца, был чрезвычайно трудным. Вот что писал Кропоткин с берегов Витима брату Александру: «Тридцать раз вспомнишь, что вот-де в Иркутске живут, занимаются вдоволь, потом вспоминаю: ведь надо же кому-нибудь прокладывать новые пути, а если пройдем, то и для географии и для промышленности будет польза, и успокоишься». Пересечена была обширная горная территория, очень сложно устроенная, отдельные элементы которой, казалось, совсем не связанные друг с другом, оказались единой горной страной, которую Кропоткин назвал Олёкминско-Витимской.

Спустившись с Южно-Муйского хребта, путешественники двинулись по болотистой равнине Витимского плоскогорья. К югу растительность становилась менее приземистой, как бы расправлялась — видимо, это было связано с постепенным уменьшением заболоченности. В низкорослом березняке появились отдельные могучие экземпляры лиственниц, прочно укоренившиеся в тонком слое талой почвы благодаря тому, что их корни распространялись горизонтально над вечной мерзлотой.

Но вот болота сменились сухими забайкальскими степями, склоны холмов обнажились от леса, широко расстелились луга, пересекаемые неглубокими прозрачными речками. На этот участок маршрута уже была карта, но если ей верить, на пути экспедиции должна была стать могучая стена Станового водораздела. Решив, что хребет пересекает весь материк, его назвали «необходимым камнем». Однако Кропоткин установил: «Станового хребта не существует, этим громким именем называется размытый водами уступ, которым обрывается плоскогорье в долину реки Читы». Лишь очень небольшим повышением отмечен водораздел (чуть больше тысячи метров над уровнем моря) между водами Северного Ледовитого и Тихого океанов. В этих местах 20 лет назад побывал академик Миддендорф, и его рисунок, как убедился Кропоткин, очень верно отражал действительный характер перевала из бассейна Лены в бассейн Амура. И хотя Кропоткин не видел восточного продолжения Станового водораздела, интуиция его не обманула. Оказалось, что гигантского хребта от Монголии до Чукотки, нанесенного на карту первыми землепроходцами, не существует.

…Совсем рядом с перевалом начался обрыв уступа, в склон которого врезался овраг, рождающий реку Читинку, принадлежащую уже бассейну Амура. По ее долине отряд вышел к «забайкальской столице». 8 сентября внушительный караван — из 53 лошадей осталось 43 — вошел в Читу. Он вызвал удивление жителей, совершенно не представлявших, где находятся Ленские прииски, с которых пришел караван. Через 30 лет возник проект использования этой трассы для строительства железной дороги Бодайбо — Чита и автомобильной дороги из Бодайбо на станцию Таксимо Байкало-Амурской магистрали — в какой-то своей части, если проект осуществится, дорога пройдет по пути кропоткинской экспедиции 1866 года.