действительно не было. А дом горел. Из окна второго этажа валил дым. А в соседнем окне, прижав к стеклу растопыренные ладони, стояла девочка. Таня заметила, что девочка плачет.

Таня вбежала в подъезд. Одним махом очутилась на втором этаже у двери, за которой был пожар. Дверь не горела и не дымилась. Это была обыкновенная, заурядная дверь. Но Таня знала, что там пожар. Она позвонила.

Через некоторое время за дверью послышался нетерпеливый голос мальчика:

— Кто там?

— Я, — отозвалась Таня. — Открой!

Мальчик сопел за дверью. Потом он сказал:

— Мама не велела. Посиди на ступеньке.

Самое время сидеть на ступеньке! Тане захотелось заорать на мальчика, но она вовремя сдержалась.

— Ты один дома? — выдавила она из себя.

— Нет, еще Мариша.

— Слушай, у вас дымом пахнет?

— Не знаю, я не нюхал.

— Понюхай!

— Ладно, пойду.

Он ушел и долго не возвращался. Тане стало страшно от собственного бессилия.

Таня снова позвонила.

— Чего тебе? — послышался недовольный голос стража.

— Пахнет дымом?

— Нет… Только глаза щиплет.

Тане захотелось поколотить мальчишку.

— Слушай, открой скорее! — крикнула Таня: она уже не могла сдерживаться.

— Мама не велела.

— Велела! Слышишь, велела. Честное слово!

— А ты не врешь? — донеслось из-за двери.

— Не вру! Ты большой, умный парень…

Лесть победила бдительность. В замке повернулся ключ. Загремела цепочка. Дверь медленно открылась, и из темного коридора потянуло горьковатым дымом пожара.

— Где Мариша? — Таня трясла мальчика за плечо.

— Там, — он неопределенно махнул рукой.

Таня кинулась в темный коридор. Она нащупала рукой дверь. Распахнула ее — и сразу густой жаркий дым окутал ее со всех сторон. У Тани перехватило дыхание.

Она крикнула:

— Мариша!

Вместо ответа с другого конца комнаты донеслось всхлипывание. Таня вбежала в комнату и увидела огонь. Это был совсем не тот огонь, который весело вырастает над охапкой хвороста и щелкает орешки в печке. Огонь был острый и душный. Он обдавал тяжелым жаром и давил, давил на грудь.

— Мариша, беги сюда! — крикнула Таня.

Но девочка не побежала. Она забилась в угол. И ее не было видно за мутной завесой дыма. Таня с трудом пробиралась вперед. Она не видела стен. Не видела потолка. И ей вдруг показалось, что она заблудилась и уже не сможет выбраться из этого удушливого огненного кольца. На что-то наткнулась. Что-то грохнуло. Это упал стул. Таня отшвырнула его ногой и, выставив вперед локоть, бочком двигалась вперед.

— Мариша!

Теперь плач зазвучал совсем близко. Таня присела на корточки и руками стала прощупывать пространство перед собой. Так она наткнулась на маленькое трепетное тельце девочки. Она схватила девочку и притянула ее к себе. Девочка изо всех сил обвила Танину шею руками, как будто она тонула и только Таня могла удержать ее на поверхности воды.

Пламя было рядом. Оно жгло щеки, шею, руки. Но огонь не давал света. Дым заглушал свет. Заглушал дыхание, жизнь. Таня почувствовала себя в огромной топке, откуда уже невозможно выбраться. Еще шаг, другой, и они вместе с маленькой Маришей задохнутся. Пламя раздавит их. Превратит в черный дым. И в это мгновение ей особенно стало жаль девочку, обхватившую ручонками ее шею. Таня собралась с силами и медленно стала пробираться к двери.

Когда она очутилась в коридоре, у нее звенело в ушах и перед глазами вертелись темные круги. Сквозь открытую на лестничную площадку дверь бежали люди. Таня не видела их лиц. Перед ней вырастали огромные силуэты, и рядом гремели тяжелые кованые ботинки.

Когда Таня очутилась на улице, там уже стояли кисельно-красные пожарные машины и толпились зеваки, как на настоящем пожаре. Никто не проходил мимо, все верили, что пожар.

Таня отошла в сторонку и прислонилась к стене. Она дышала. Ей ничего не хотелось делать, только дышать. Она глотала воздух, как прохладное лечебное питье. А Мариша все еще продолжала сжимать ручонками Танину шею. И все всхлипывала.

— Где мама? — неожиданно спросила малышка.

Голос у нее был густой, низкий, совсем не такой тоненький, как плач.

— Мама сейчас придет, — ответила Таня.

Вокруг Тани и Мариши тоже собрались люди. Они что-то горячо обсуждали. Кажется, хвалили Таню. Но Тане было безразлично, что они говорят. Она прижимала к себе Маришу.

Потом перед Таней возникла женщина с большими плачущими глазами. Она хотела взять у Тани Маришу, но маленькая девочка держалась за шею, все боялась разжать ручонки. Наконец она узнала маму. И сразу забыла о Тане.

— Боже мой, какое горе! — крикнула Маришкина мама и вместе с девочкой побежала к подъезду.

Таня стояла, окруженная толпой зевак, и не знала, что ей делать. Она все еще не могла надышаться. Она пила воздух. К Тане подошел пожарный. Он достал блокнот и спросил:

— Как фамилия?

— Зачем вам?

— Для протокола, — сухо сказал пожарный.

Таня назвала. Пожарный записал огрызком карандаша и ушел. Зеваки стали расходиться.

Ах да, надо идти в школу. В общем, очень удобно, что есть то самое незамерзающее течение. Не надо думать, где поворачивать, где идти прямо. Это течение подхватило Таню и стало уносить от удушливого запаха дыма, от жуткого мечущегося жара, от перепуганного личика маленькой Мариши, от светящихся любопытством глаз уличных зевак, которые всегда появляются там, где дело уже сделано.

Быстрая ходьба привела Таню в порядок, и, когда она переступала порог школы, все переживания остались далеко позади. Только от куртки пахло дымом.

Таня разделась и поднялась на третий этаж. У двери класса она поправила растрепавшуюся косичку.

— Можно?

Генриетта Павловна подняла свои полукруглые брови и нехотя сказала:

— Заходи.

Таня вошла.

— На кого ты похожа? — спросила учительница, продолжая рассматривать Таню.

Глаза Генриетты Павловны начали смеяться.

Таня не поняла, в чем дело. На кого она может быть похожей? Она нерешительно остановилась.

— У тебя все лицо в саже… Ты была на пожаре?

В классе захихикали. Таня сказала:

— Да, на пожаре.

— Что ж ты там делала? — продолжала допытываться Генриетта Павловна.

Глаза ее смеялись. Таня сразу заметила, что глаза учительницы смеются. Она почему-то представила себе Генриетту Павловну девчонкой, своей сверстницей. Эта сверстница хохотала и строила рожи. Тане захотелось хлопнуть дверью и убежать. Но она продолжала стоять, мучительно думая, чем ей ответить на эту тайную насмешку.

— Что ты там делала?

И вдруг в Тане заработал упрямый механизм, который все переворачивает, путает, меняет цвета и говорит «нет», где следует сказать «да». Таня пристально посмотрела на смеющиеся глаза учительницы и, расставляя слова, сказала:

— Что я делала?.. Я подожгла дом.

Генриетта Павловна поднялась со стула. Ее глаза перестали смеяться.

— Не болтай глупостей.

— Я серьезно, — спокойно