«Так или так», но, несмотря на взгляды свысока, и несогласие, и взаимное высокомерие, иерархия семейства Йофе ясна всем и каждому и находит свое выражение в реальности: все приходят навестить нас, Йофов из Долины, а мы не навещаем никого. И когда ворота «Двора Йофе» открываются настежь и весь клан собирается вместе, обнаруживаются не только втершиеся в наши ряды самозванцы и лицедеи, но также пары подлинных близнецов — например, в Герцлии есть одна Йофа, очень похожая на мою маму, точная ее копия за вычетом вегетарианства, а один из ее маленьких детей, хотя у него еще не выросли усы и он пока никого не убил, очень похож на отца Апупы на старых фотографиях. А у моей Айелет обнаружился еще один близнец, причем в отличие от Ури, ее настоящего близнеца, поразительно на нее похожий — настоящий двойник мужского рода, который родился у религиозных Йофов из Иерусалима и выглядит, как красивая, но слегка чокнутая девица, которая маскирует свой пол рыжей бородкой и золотистыми пейсами.

— Стоило мне его первый раз увидеть, как у меня тут же поехали трусики, — громко шепнула она мне однажды, когда он вошел во двор со своими родственниками. — Я умираю его уложить, чтобы он меня отщекотал своими пейсами до самого конца.

— Так уложи, — сказала тетя Рахель не менее громким голосом.

— А то я под него не лезла! — сказала Айелет всё на том же своем уличном жаргоне. — Но он, кажется, до того вылитая я, что тоже трахается только с парнями.

Рахель рассмеялась. Мы с ней оба, чующие речь много лучше, чем все прочие обитатели «Двора Йофе» — она благодаря Черниховскому и Библии, а я благодаря ей, — получаем истинное наслаждение от этих языковых перлов Айелет, но Алона определяет их не иначе как «еще одно слово, которое эта потаскушка принесла с улицы».

За границей тоже есть свои Йофы. В основном в России, в стране исхода нашего. Там, как в старом атласе, расстилаются бескрайние степи, и в этих степях живет большое племя русских Йофе, все члены которого — так рассказывал нам Апупа, когда мы были маленькими, — «высокие, как кедры, сильные, как дубы, и бороды у них еще длиннее и белее моей, и пояса широкие, как простыни, а кулаки большие, как арбузы, и такие сапоги, что вы, мои ангелочки, могли бы в них спать совершенно свободно».

— Больше твоих? — недоверчиво спросил Габриэль, широко распахнув свои огромные глаза недоноска.

— Точно такого же размера, — сказал Апупа и добавил: — И там, в России, у каждого из них есть свернутый пуховик, который они привязывают за седлом кобылы, и они тоже дают разные прозвища и имена, и пьют из чашек, полных доверху, и едят суп-кипяток, и все они, там в России, тоже живут во дворах, обнесенных стенами.

— Откуда ты знаешь, Апупа? — спросил я.

— Потому что мой отец приехал оттуда! — с важностью провозгласил Апупа, — и в один прекрасный день, вот увидите, все эти Йофы вставят ноги в свои сапоги, подпояшутся своими поясами, запакуют свои пуховики и приедут сюда.

И хотя я знал, что Апупа, по обычаю всех Йофов, сочиняет для нас сказки, я любил этот его рассказ большой любовью и даже сегодня вспоминаю его с Габриэлем, а также с Рахелью, потому что знаю, что это от него, от своего отца, она унаследовала мелодичность своих рассказов и склонность рифмовать, которая повлияла и на меня, хотя незаразным и менее болезненным образом. И каждый раз, когда я пересказываю эту историю, в моем сердце рождается улыбка, потому что я себе представляю, что и они, эти Йофы из России, придумывают какие-то свои йофианские выражения, и у них тоже есть кормящие женщины, потерявшие память, и свои вопросы на проверку родства, и картофельное пюре, которое их рассерженные мужчины выбрасывают из окна, потому что оно не приготовлено должным образом.

И не удивительно, что, когда в Страну двинулась большая алия из России, Рахель скупила телефонные справочники всех районов.

— Русские едут, — сказала она мне, проводя счастливым пальцем по лестнице напечатанных имен, — большой дождь пошел! Ольга Йофе, Алена и Борис Йофе, Григорий Йофе. Наводнение! Хочешь этот, хочешь тот. Вадим, Евгений, Ефим, Леонид, Лидия, Люба, Матвей. Смотри, Михаэль, — Михаэль и доктор Лариса Йофе, видишь?

Моя фонтанелла радовалась. Доктор Лариса Йофе, ухо-горло-нос, а ее Михаэль разлагается в постели и пишет воспоминания.

— Наталия Йофе, Елена Йофе, Соня Йофе, — продолжает читать Рахель. — Вы что, все не вышли замуж или это какой-то Йофе дал вам имя, а потом удрал или умер? Станислав Йофе, Семен Йофе, Лев Йофе.

— Может, позвоним этому Льву и пригласим его переночевать с тобой?

Ури установил ей на компьютер программу телефонных номеров, имен и адресов и, будучи специалистом, добавил к этой программе такое усовершенствование, чтобы она автоматически извещала о каждом новом Йофе, присоединившемся к списку. Только неделю назад Рахель показала мне: приехали Тоня и Фрида Йофе («я уверена, что они близнецы»), и Катерина («у нас уже есть Катерины») — Катерина Йофе. Катя. Екатерина Великая. С огромным расстоянием меж глаз, с чувством юмора и с длинными ногами. И Фаня Йофе, и Маня Йофе, и Таня Йофе.

— Какая она, по-твоему, Фаня Йофе? — Лицо моей тети принимает мечтательное выражение. — Ну, задействуй эту свою дырку на голове, Михаэль, пусть уже от нее будет, наконец, какая-нибудь польза…

— Фаня Йофе, — говорю я, — умеет готовить «селедку, которая может плавать», ее суп «пылает, как кипяток», так что в нем «гнется ложка», и своих сыновей, Женю и Юру, она пошлет в Технион[23].

А год назад в списке Рахели и в «Пабе Йофе» у Айелет одновременно появился один и тот же человек — Йофе, который прибыл не только из России, но и из рассказов Апупы: лошадиный пояс на животе, кулаки большие, как арбузы, тяжелые рабочие сапоги на копытах, — заказал суп, «очень-очень-очень горячий», попробовал, сказал: «Холодный, как лед» — и отодвинул тарелку.

Айелет сразу бросилась к его столу и спросила, как его зовут.

— Йофе, — сказал он, — а что?

— Прекрасно, — сказала Айелет, — я тоже Йофе. Айелет Йофе, очень приятно. А ты?

— Дмитрий Йофе. Может, мы родственники?

— Очень может быть.

— Так, может, по этому случаю ты дашь мне работу? Что Айелет скажет, Дмитрий сделает.

Сначала Дмитрий работал уборщиком и охранником и быстро получил широкую известность как человек с хорошим нюхом на дебоширов, мошенников, террористов-самоубийц, алкоголиков и зануд. Когда Айелет спросила, как он их распознает, он ответил:

— Не впускаю людей, у которых «одна щека выше другой».

А недавно он сообщил ей, что водка у нее «чувствует себя одиноко», зашел на кухню и добавил в меню порцию селедки, которая вызвала слезы у нескольких пожилых клиентов и тотчас прославилась на всю Хайфу, а после того, как о ней написал взволнованный кулинарный обозреватель центральной газеты, привлекла в паб также любителей выпить и закусить из самого Тель-Авива.