опасную ересь. При этом в Карташевском понимании быть сторонником теократии в современных условиях означает быть демократом[76].

В отличие от обращенной к прошлому мифологической сакрализации власти, религиозная основывалась на переносе «золотого века» в параллельный мир, на Небеса. Политическое «Царство» объявляется проекцией предвечного «Царствия». Бюрократическая система Византии строится в соответствии с ангельской иерархией престола Господа. Конструируется идеальный прототип земного государства – «небесный Египет», «небесный Вавилон», «небесный Иерусалим» (в православном сознании он, по сути, являлся «небесным Кремлем») и т. п.[77] Царю небесному соответствовало его политическое преломление в образе царя земного. Политический режим есть земная проекция Божьего царства. Ни в одной из религий небесное государство не представлено в виде республики. Принцип демократии противоречит самой идее Бога как высшего существа, а потому предполагающего иерархическую государственную модель. Таким образом, республика есть аномальное политическое явление с точки зрения религиозной традиции. Не случайно республиканцы, в противоположность монархистам, провозглашались левыми, при том что левая сторона в христианской космологии однозначно оценивалась как дьявольская.

Высшие политические институты были не только зеркальным отражением небесной власти, но и мостом, связующим горний и дольний мир. Их демонтаж, как, например, разрушение Иерусалимского храма и роспуск иудейской жреческой корпорации, воспринимался в качестве утраты данной связи. Надежды на ее восстановление становились ведущим мотивом апокалиптических утопий. Кстати, символика распространенной на Ближнем Востоке архитектуры плоскостной крыши истолковывалась как отсутствие моста, связующего с небесными сферами, тогда как христианские конусообразные постройки подчеркивали его существование. В католической теологии еще от Августина Блаженного наметилась тенденция противопоставления «града Небесного» и «града Земного», что привело в конечном итоге к отпадению последнего от религиозной идеи. Напротив, на православном Востоке имело место слишком близкое сведение друг к другу царствия и царства, приведшее к квазирелигиозному коммунистическому утопизму[78].

Происхождение слова «богослужение», обозначаемого буквально «служба Господа», указывает не только на жреческую литургию, но и на религиозный смысл политической деятельности. Основой мировоззренческой революции Нового времени являлась «теория двух истин», чья решающая роль в уничтожении традиционного общества пока еще недостаточно выяснена. Прежде политический режим являлся одним из уровней единой космологической иерархии. Бог венчал пирамиду государственности. Высшую власть в Древней Руси представлял не князь, а непосредственно Велес (к имени божества восходит происхождение самого слова власть). Князья и жрецы выступали лишь полномочными представителями небесного повелителя. «Теория двух истин» в политическом смысле вела к отрицанию небесных уровней иерархии. В результате земные полномочные представители провозглашались верховными правителями. Таким образом, «теория двух истин» являлась идейной предпосылкой формирования абсолютизма.

Русское самодержавие не являлось, как считают многие авторы, системой цезерепапизма, ибо в нем светский компонент отнюдь не превалировал над духовным. Царь, прежде всего, выступал в качестве религиозной фигуры, а уже затем светским повелителем.

Слова Христа «Не вы меня избрали, а я вас избрал» стали политической аксиомой построения православного государства. В письме константинопольского патриарха Василию I утверждалось: «невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь» (впрочем, современные российские христиане без него каким-то образом обходятся). Византийский иериарх напоминал московскому князю о царских обязанностях созыва соборов, поддержки церковных правил и борьбы с ересями[79]. Религиозная принадлежность указывалась в титулах августейших особ: французский король титуловался «христианнейшим», испанский – «католическим величеством», английский – «защитником веры», австро-венгерский – «апостолическим», а московский царь – «православным». Сорок вторая статья Основных законов Российской империи определяла вероисповедальный принцип монархов: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель Правоверия и всякого в Церкви Святой благочестия». Таким образом, неправославный император был бы попросту незаконен. По народным представлениям, «Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится»; «Нельзя земле без Царя стоять»; «Без Царя земля – вдова»; «Государь бать-ко, земля – матка». Исходя из представления о невозможности православным обходиться без царя, после расстрела в 1918 году императорской семьи, крестьяне Костромской губернии выдвигают нового царя из собственной среды.

Согласно толкованию византийского права, император совмещал в себе все прерогативы епископов, на основании чего его церковные распоряжения имели каноническую силу. Уже Константин Великий разъяснял священнослужителям свой статус: «Вы, епископы, – заведующие внутренними делами общества верующих, я – поставленный Богом епископ вне его». Император Лев Иконоборец подчеркивал папе Григорию II, что выступает одновременно и священником, и светским владыкой[80]. В праздничные и воскресные дни василевс восседал на левой стороне трона, оставляя место справа Христу, присутствие которого символизировал положенный на сидение крест. Ритуал миропомазания при коронации монархов также указывает на их священнический сан. Российский император входил в алтарь особыми царскими вратами и причащался перед святым престолом наряду с прочими священнослужителями. А. С. Пушкин поведал забавный анекдот о том, как вошедший в алтарь Е. И. Пугачев сел на церковный престол, полагая, что он и есть престол царский[81]. Мистический статус царской власти отражали народные пословицы: «Бог батько, государь дядько»; «Царь от Бога пристав»; «Правда Божья, и суд царев»; «Одному Богу государь ответ держит»; «За царское согрешенье Бог всю землю казнит, за угодность – милует»; «Коли царь Бога знает, Бог и царя, и народ знает»; «Народ согрешит – царь умолит». Прав был, по существу, Наполеон, сказавший Александру I: «Вы сами у себя поп»[82]. Почитанию царского чина отводилось одно из ведущих мест в православной богослужебной практике. По рассказу Н. Черняева, одна итальянка, посетившая в шестидесятые годы девятнадцатого века обедню в русской церкви, вынесла характерное резюме: «Я ничего не поняла. Мне казалось, что все время молилась о царе». А. И. Герцен ссылался на другой эпизод, свидетельствующий о царистском характере православного культа. Когда Николай I задал московскому митрополиту Филарету вопрос о резервах для сокращения длительности литургии, иерарх отвечал о возможности такого шага, «если сократить число молений о Вашем Величестве и о Царствующем доме»[83].

В народном же сознании царь, вопреки всему христианскому богословию, выступал даже не помазанником Божьим, а непосредственно земным божеством. «Светит одно солнце на небе, а царь русский на земле» – гласила пословица. Почитание царя Богом имело столь широкое распространение, что Александр I в одном из своих указов налагал запрет на подобное обращение к себе в приветственных речах духовенства[84]. В свое время удивление европейских колонизаторов вызывало то обстоятельство, что и «великий инка», и китайский богдыхан считали всех прочих правителей мира своими вассалами. Но о том же заявляла «Голубиная книга», провозглашавшая Белого Царя над царями царем. Удивительно, как критики Петра I прошли мимо строк его «Духовного Регламента», в которых царь прямо именовался «Христом Господним»[85]. Христом именовались русские государи в словах молитвы в день священного коронования. Широкое