По дороге – все две минуты дороги, её дом был совсем близко – Надя молчала, думая о чём-то своём. Уже на пороге спросила:

– Ты случайно кофе на ночь не пьёшь?

Тим кивнул:

– Угадала. С молоком или сливками. И сплю как убитый после него.

– Я тоже. Здесь есть машина для кофе. С дурацкими капсулами. С утра разберёмся, сварим нормальный, а сейчас и такой сойдёт.

Пришли в огромную кухню-гостиную, в которой вполне разместился бы какой-нибудь камерный театр, и сцена, и зрительный зал. Надя застыла у кофейного аппарата, с возрастающим интересом разглядывая множество кнопок. Наконец сказала:

– Вот ты мне и пригодился. Давай разбирайся с этой бандурой. У меня сегодня днём получилось, а сейчас опять ни черта не понятно. Не помню, что я куда вставляла, и где потом нажимала. Как школьница напилась!

Тим разобрался мгновенно, благо за свою жизнь перевидал сотни разных кофейных машин. Аппарат зафыркал, Надя удовлетворённо кивнула:

– Гения сразу видно. Всегда говорила, что новое поколение сделает нас.

– Вот потому и гений, что ты всегда говорила, – улыбнулся Тим. – Великую силу имеют твои слова.

– И поэтому тоже. Но ты и сам по себе вполне ничего.

Надя взяла чашку с шапкой молочной пены, но пить не стала, поставила на стол. Сказала, хотя Тим её ни о чём не спрашивал:

– Про Самуила. Чтобы ты не гадал и его не расспрашивал. Я просто, понимаешь, считаю, это неправильно, что дома мы спим только с теми, в кого влюблены, а здесь – с кем захочется, просто так. Словно нами начинают командовать здешние лживые языки. Поначалу кажется, это весело. Ну или не кажется. Но по уму, без такого веселья лучше бы обойтись. У меня когда-то был роман с Самуилом. Десять очень весёлых лет. Но только здесь. Я его и в Лейне любила, а он меня – нет. Здесь, собственно, тоже. Даже в самом начале не был влюблён. Просто тут это как бы не имеет значения, можно развлечься, почему бы и нет. Но имеет же! Языки языками, но мы-то одни и те же. Не так уж сильно изменяет нас Переход.

«Я тоже так думаю», – хотел сказать Тим. Но постеснялся и промолчал.

Надя истолковала его молчание по-своему. И ответила на вопрос, который Тиму в голову не пришло бы задать:

– Нет, я не поэтому четырнадцать лет просидела в издательстве. Не из-за Самуила. Проще простого послать подальше того, кто в любую минуту готов без обид уйти. Мне ТХ-19 осточертела. И чем дальше, тем меньше нравится. Но я не уверена, что это правильно. Так себе из меня эксперт. На самом деле, затем и позвала тебя, а не кого-то другого. У меня к тебе много вопросов. Думала, сделаем кофе, сядем вдвоём на кухне, нормально поговорим. Но всё-таки не сейчас. Какая-то я слишком пьяная дура. И на уме у меня только глупости про несбывшуюся любовь. Ай да я! Забыла, что здесь так бывает. А разговор очень важный. Поэтому завтра. Всё завтра. Если проснёшься первым, пожалуйста, не убегай.

– Ладно, – согласился Тим, – не убегу.

Допил свой кофе, огляделся в поисках мойки, нигде её не увидел, поставил чашку на стол. Сказал, хотя страшно смущался, но не сказать не мог:

– Знала бы ты, как я сейчас жалею, что на самом деле в тебя не влюблён.

– Я тоже, – кивнула Надя. – Но не особо. Чуть-чуть. Мы с тобой получим гораздо больше, чем потеряли. Теперь всю жизнь будем крепко дружить.

Последнюю фразу она произнесла на родном языке, глядя Тиму в глаза, – мол, вот настолько серьёзно. И он почти задохнулся от радости, потому что Надя есть Надя. Круче Нади только Драконьи горы Уэрр-Круашата, при условии, что они вообще есть. Ясно, что легендарный мастер Перемещений Ленски (Яа Эль Джи, но это имя Тим вспомнит, когда окажется в Лейне) рассказывал правду, никто не силён настолько, чтобы целый мир сочинить, но общеизвестно и то, что после него за несколько тысячелетий больше никто в Уэрр-Круашате не побывал. Многие хотели там оказаться, но каждый желающий в последний момент остро, как боль от внезапной раны, ощущает: «нельзя», – и никуда не идёт, ясно же, что с таким ощущением Переход не получится; ладно, неважно, не в Уэрр-Круашате дело, а в том, что невероятная Надя сказала: «будем крепко дружить».

– Какое счастье, – наконец сказал Тим. То есть, даже не то чтобы именно Тим, оно как-то само, помимо воли сказалось. И правильно сделало, и хорошо.

– Вот ты понимаешь, – улыбнулась Надя. – Дружба – лучшее, что может случиться с людьми. Закрой дом, пожалуйста. Сможешь? А то я спьяну в нашу грядущую вечную дружбу вгрохала все остатки сил.

– Да вообще не вопрос, – улыбнулся Тим. – А в какую спальню потом идти?

– В любую, кроме моей, которая ближе всех к лестнице. Я днём смотрела, чистая постель есть везде.

Надя взмахнула рукой и ушла наверх, а Тим ещё раз огляделся в поисках раковины и наконец обнаружил её за углом. Вымыл обе чашки, свою и Надину. Подумал: а кстати чёрт знает, может уже и влюблён. Рассмеялся – что в башке у меня творится?! – потому что, ну правда, смешно. Наконец собрался, как следует сформулировал, вдохнул поглубже, медленно выдохнул, сказал вслух на родном языке:

– Никто нас в этом доме не заметит и не побеспокоит. Никто без нашего приглашения не войдёт в этот дом, пока мы здесь.

Так легко получилось, что практически ничего не почувствовал; ну, собственно, так и должно быть. Проще простого закрыть дом после того, как днём всей компанией закрыли от посторонних целый квартал, предназначенный для курортников, а потому сейчас совершенно пустой. А что так волновался, понятно – не сам же решил закрыть, а Надя его попросила. Тим до сих пор ощущал себя начинающим и хотел казаться крутым, всемогущим – не только ей лично, а всем опытным старым Ловцам. Хотя сам понимал, что уже давно никому никаким казаться не надо. Потому что он объективно такой и есть. Старый, не старый, но опытный. Удачливый, знаменитый Ловец.

Уснул, когда сквозь старые жалюзи пробивались горячие солнечные лучи. И проснулся сильно за полдень, гораздо позже, чем привык просыпаться, хотя всю жизнь был «совой». Но два пополудни – всё-таки перебор… или подвиг? Словом, выдающееся достижение. Рекорд!

Впрочем, судя по тому, что Нади не было в кухне, а на плите – никаких следов человеческой деятельности, старая гвардия побеждала с разгромным счётом. Фигу тебе