сидя в одиночестве в своей крохотной комнатке в отеле Tremont, когда съемки уже подходили к концу, я встал на колени и обратился в пространство со словами: «Никогда об этом не забывай!»

Я и не забыл.

Но магия никогда не длится долго; все дыры, которые вы заткнули, открываются снова — в точности так, как это происходит в игре Whac-A-Mole, «Замочи крота». А может быть, все так происходило потому, что я всегда пытался заткнуть духовную дыру чем-то материальным? Не знаю. В любом случае, когда наступил последний день съемок, я сидел на кровати в номере чикагского отеля и плакал. Я рыдал в голос, потому что уже тогда знал, что у меня никогда больше не будет такого опыта: первый фильм, далеко от дома, открыт для флирта, и просто пей и тусуйся с блестящим молодым человеком по имени Ривер Феникс…

Второй раз я рыдал в голос семь лет спустя, на Хэллоуин 1993 года, когда Ривер умер перед дверью клуба Viper Room в Западном Голливуде. (Я слышал какие-то крики из своей квартиры, но забрался обратно в постель и проснулся уже во время программы новостей.) После смерти Ривера его мать написала об употреблении наркотиков: «Души людей его поколения совершенно изношенны…» Я к тому времени пил каждый вечер. Но прошли годы, прежде чем я понял, что именно она имела в виду.

С мыслями о «Джимми Рирдоне» я улетел из Чикаго обратно в Лос-Анджелес и вернулся на планету Земля в обличье обычного старшеклассника. Я по-прежнему постоянно прослушивался, но на меня не обращали особого внимания. Я ориентировался в основном на комедийные проекты, но в итоге играл главные роли в фильмах практически всех жанров. Однако мои школьные оценки по-прежнему оставались отстойными. Я окончил школу со средним баллом ровно 2,0. Все, чего я хотел от выпускного, — чтобы на нем присутствовали мои родители, что они любезно и сделали. Последовавший за этим ужин, прошедший в атмосфере невероятной неловкости, казалось, только подчеркнул тот факт, что их общему ребенку суждено было быть неудобным по умолчанию, хотя при этом он обычно оставался самым забавным человеком в компании. Но в тот вечер за ужином я оказался только третьим по веселости и третьим по красоте. По крайней мере, детская мечта о том, чтобы мы снова были вместе, сбылась, хоть и на один вечер, да и то в обстановке неловких пауз и взаимного обмена колкостями, как во время ссоры в ходе полета космического корабля со смешанным экипажем.

Я благодарен родителям за то, что они пришли на этот ужин, — это было невероятно любезно с их стороны и совершенно им не нужно. Но для меня в ходе этого ужина стало очевидно то, чего я никак не ожидал. Правильно, я понял, что они не были вместе. Им не суждено было быть вместе. И оба они были правы, когда стали жить врозь. Впоследствии они оба нашли людей, с которыми должны были жить. И я невероятно счастлив за них обоих. А Мэтти больше не нужно было загадывать желание, чтобы его родители были вместе.

Пройдут десятилетия, прежде чем они снова окажутся вместе в одном доме, да и то по совсем другому поводу.

* * *

Мои роли, моя сообразительность, болтливость, дружба с Ривером, джинсовая куртка поверх клетчатой рубашки — все это, вместе взятое, помогло мне заполучить в подруги прекрасную девушку по имени Тришиа Фишер. Да, это была дочь Эдди Фишера и Конни Стивенс, сводная сестра актрисы Кэрри Фишер. Эта девушка не понаслышке знала, что такое обаяние.

Одна только рифма, скрытая в ее имени, уже должна была сделать ее неотразимой… К тому же мне исполнилось восемнадцать лет, и я был почти уверен, что все в моем организме работает правильно, ну, кроме тех случаев, когда я оставался с кем-то наедине. Я носил с собой импотенцию как великую безобразную тайну, — собственно говоря, как и все остальное в моей жизни. По мере того как углублялись отношения с Тришией Фишер, наши мысли, естественно, все чаще обращались к физическому апофеозу этих отношений. Но тут я по секрету ей сообщил, что как католик хочу подождать. Немногие восемнадцатилетние мужчины произносят такие слова — да, кстати, и не должны этого делать. Конечно, такое заявление не на шутку заинтересовало Тришию. Когда она стала настаивать на том, чтобы объяснить подлинные причины воздержания, я начал что-то нести об «обязательствах», «будущем», «расположении планет», «моей карьере» — в общем, лепетал что угодно, лишь бы не говорить ей, что когда все доходит до дела, то там я становлюсь мягче, чем карамельного цвета диваны в 101 Coffee Shop. И я никак не мог допустить, чтобы все дошло до дела, иначе мой секрет был бы тут же раскрыт.

Моего твердого убеждения в том, что надо подождать, хватило на целых два месяца. Но скоро дамбу прорвало, потому что не имевшие завершения сеансы поцелуев не приводили нас ни к чему, кроме гипервентиляции легких. Решение приняла Тришиа. «Мэтти, — сказала она, — с меня хватит. Пойдем!»

Она взяла меня за руку и потащила к кровати, которая стояла в моей крошечной квартире-студии в Вествуде.

Я был в ужасе — но и в возбуждении. Меня все еще преследовал бессвязный внутренний диалог страхов и опасений:

— А может быть, на этот раз и с тем, кто мне очень дорог, моя прежняя неспособность растворится… Нет, «растворится» — плохое слово…

— А не выпить ли мне перед «этим» чего-нибудь крепкого? Тут, друг, проблема в жесткости…

— А может быть, на этот раз все будет не так сложно, как я опасался? Не так сложно? Мэтти, да перестань ты…

Прежде чем этот краткий диалог успел превратиться в трехгрошовую оперу, Тришиа Фишер сняла все с меня, разделась сама и легла ко мне в постель. Я хорошо помню, что прелюдия к занятиям любовью показалась мне чистым блаженством. Однако, как начинающий альпинист, я очень боялся, что за пределами базового лагеря мне не хватит кислорода для того, чтобы подняться выше. Так и оказалось. Ну что же еще можно сделать, чтобы его поставить? Я просто не мог заставить эту штуку работать правильно. Я думал обо всем таком, прокручивая в своем запутанном сознании самые сложные эротические образы, надеясь зацепиться за что-то одно, что мне поможет… Только одно — вот все, что нужно! Одно, что укрепило бы мое стремление к будущему блаженству. Но ничего не сработало… Ничего.