Но территория – это лишь один показатель; если учесть рост плотности населения, то расширение могущества империй покажется еще более грандиозным. Наш вид в еще большей степени, чем сегодня, был сосредоточен в ту эпоху в умеренной зоне Евразии, в Центральной Америке и на северо-западе Южной Америки. В этих зонах империи процветали: на протяжении нескольких тысяч лет большинство людей на Земле жили под сенью этих гигантов, а немногочисленные представители человечества достигали высот, недоступных простым смертным. Такая среда создала то, что я называю «первоначальным одним процентом», включающим себя соперничавшие между собой, но часто тесно взаимосвязанные элитные группы, которые изо всех сил пытались извлечь максимальную политическую и коммерческую выгоду из образования государств и их интеграции в империю[56].

Рис. 1.1. Общая форма социальной структуры аграрных обществ

Формирование досовременных государств выделило из основной массы производителей небольшой правящий класс. Зачастую элита была изначально внутренне стратифицирована, но преодолевала различия и коллективно контролировала отдельные общины, служившие основными строительными блоками государства. Известная диаграмма Эрнеста Геллнера с исключительной ясностью подчеркивает такую структуру (рис. 1.1)[57].

Некоторые члены правящего класса, такие как представители местной знати, занявшие государственные или почетные должности, изначально были связаны с местными общинами или продолжали поддерживать с ними связь, тогда как другие, такие как иноземные завоеватели, бывали настолько отстранены от местной жизни, что образовывали, по сути, отдельное общество. Влияние централизованного правительства по современным стандартам было довольно ограниченным: государства редко становились чем-то большим, чем, по выражению Патрисии Кроун, «защитными раковинами» для населения в целом, старавшегося держаться подальше от внутренних и внешних факторов, угрожающих установленному режиму. Но правители и их агенты также предоставляли защиту в том смысле, в каком ее предоставляют мафиозные организации в современных обществах, извлекающие выгоду из своего лидерства в использования организованного насилия. Они часто и широко применяли деспотическую власть, поскольку институты гражданского общества были слишком слабыми, чтобы сдерживать действия элит, которые в том числе распоряжались жизнью или смертью своих подданных, а также распределяли собственность. В то же время многим из этих государств недоставало инфраструктурной мощи, способности пронизать все общество насквозь и во всех случаях обеспечить исполнение своей политики. Общины по большей части сохраняли самоуправление и удерживались вместе лишь весьма слабыми связями, потому что центральная власть была относительно небольшой и часто весьма удаленной территориально.

Правительства были по своей природе наполовину частными структурами и в контроле над населением и мобилизации ресурсов для правителей опирались на кооптацию и сотрудничество самых разнообразных носителей политической, военной, экономической и идеологической власти. Последние в свою очередь проводили политику кнута и пряника, смеси наград и угроз насилием, пытаясь сохранить свое место в балансе соперничающих элит, поэтому и центральная власть часто была сосредоточена на разрешении конфликтов между богатыми и обладающими властью. Правители, их агенты и крупные землевладельцы – эти категории часто пересекались – конфликтовали из-за контроля над прибавочным продуктом, который получали посредством налогов и частных рент. Если деятельность чиновников и приближенных к власти членов элиты ограничивала автономию правителей, менее привилегированные агенты выдвигали новых своих представителей, стремившихся перехватить государственные доходы и приватизировать должностные выгоды, чтобы войти в уже существующие круги элиты. Правители старались сделать делегирование власти временной и подлежащей отзыву функцией государственной службы, в то время как их агенты искали частную выгоду для себя и своих наследников; в длительной перспективе последний образ действий оказался более удачным. Поскольку представители правящего класса соперничали между собой за положение и преимущества, конкретные лица часто менялись, но при этом элита, как правило, сохраняла стабильность (при условии, что она поддерживала существующие государственные структуры). Высшие классы отделяли себя от простолюдинов своим образом жизни и взглядами, которые часто бывали весьма воинственными по своей природе и превращали представителей элиты в эксплуататоров их подданных-земледельцев. Демонстративное потребление служило важным средством для подчеркивания и усиления этих властных отношений[58].

Все это фундаментальным образом повлияло на распределение дохода и богатства. Если свести все к базовым понятиям, то получится, что история знала только две идеально-типичные модели образования богатства: накопление и присвоение. Производство прибавочного продукта, окультуривание растений и одомашнивание животных, появление наследственных прав на имущество – все это проложило дорогу для создания и сохранения частных состояний. Со временем институциональные адаптации, способствовавшие этому процессу, технологический прогресс, растущий масштаб и размах экономической активности подняли потолок индивидуального или семейного накопления богатства, тем самым увеличив по меньшей мере потенциальный диапазон разбросов дохода и производительных активов. В принципе, совокупного эффекта случайных потрясений должно было хватать для того, чтобы некоторые домохозяйства становились богаче других: тому способствовали различия в обороте капитала – земли, скота, зданий и ресурсов, инвестируемых в займы и торговлю. Когда удача отворачивалась от одних, на их место приходили другие.

Первые более или менее серьезные количественные свидетельства растущего неравенства в кругах, приближенных к элите, дошли до нас из Древней Месопотамии; они насчитывают несколько тысяч лет. Сравнение известных по документам долей наследства сыновей в Старовавилонском царстве (первая половина II тысячелетия до н. э.) с приданым дочерей в Нововавилонском царстве (с конца VII и на протяжении большей части VI веков до н. э. – то есть, грубо говоря, тысячу лет спустя) демонстрирует два примечательных различия. Если пересчитать эти доли в стоимость пшеницы, то приданое окажется примерно в два раза больше наследства. Поскольку оба набора данных относятся к одной прослойке зажиточных городских жителей – возможно, к верхнему децилю городского населения или близко к нему, – это указывает на большее общее благосостояние, особенно если учесть, что сыновьям, как правило, отдавали предпочтение перед дочерьми. Кроме того, реальная стоимость приданого распределялась более неравномерно. Поскольку Нововавилонский период был временем необычайно динамичного экономического развития, этот контраст, возможно, лучше всего объяснить разуравнивающим эффектом роста и коммерциализации[59].