– Николай Иваныч, здравствуйте, – сказал я, выходя из машины.

– Ага, здоровей видали, даже не намекай, не продам, не отдам ничего.

– А поменять?

– А на что? То, что мне нужно, у тебя нет.

– А чего у меня нет?

– Да ствола лишнего, мою «Сайгу»-то изъяли, военный я при теперешней власти только на бумаге. Я хочу в Чугуевку к брату уехать, а без оружия вообще тоскливо.

– А если я тебе подкину кое-что?

– Например?

– Пистолет. Устроит?

– Какой? Макар, что ли?

– Нет, вражий и плюс обойма.

– Да меня за него к стенке сразу!

– К стенке тебя сейчас за любой ствол поставят, если найдут.

– Надо подумать.

– Иваныч, вот что думать-то? – я полез в салон и достал оттуда «Беретту» и один магазин, пихнул за пояс.

Иваныч помялся, огляделся по сторонам, на лице было заметна битва жабы с желанием выжить и свалить. Да и нашим «товарно-денежным» отношениям уже много лет, не то чтоб лепшие друзья, но не доверять друг другу оснований не было. Он еще подумал и сказал:

– Заезжай и показывай, что у тебя, только быстро, а то дел еще куча своих, часом позже не застал бы уже.

Загнал машину между двумя длинными строениями продскладов. Мы прошли на склад, и я положил на стол Иванычу пистолет и обойму.

– Тридцать патронов всего.

– Это по пятнадцать в магазине, что ли?

– Да.

– Покажи, как тут что.

– Да ничего сложного, – я произвел несколько манипуляций с пистолетом.

– Блин, я из пистолета стрелял-то последний раз лет пятнадцать назад. Ладно, чего тебе?

– Крупы, консервы, масло.

– Вот я тебе сейчас принесу то, что могу, и то, что лично мое – и больше не проси ничего. Мужиков кидать не буду, американцы вчера заходили, сказали, что со дня на день будет ревизия всего на этом складе. Так что я с тобой своими «излишками», «усушкой» и «утруской» поделюсь.

– Хорошо.

Иваныч возился не долго, и потом из глубины склада выкатил тележку. Там были мешок риса в пятьдесят килограмм, мешок гречки в двадцать пять килограмм, две банки консервированного топленого масла по пять килограмм каждая, мешок сахара в десять килограмм, мешок макарон в двадцать килограмм и ящик тушенки.

– Всё, больше не дам ничего, я и так по-корефански с тобой, – твердо сказал Иваныч.

– Иваныч, ну раз по-корефански, дай еще соли, а я тебе еще магазин подкину, ты и вправду что-то щедр сегодня, – улыбнулся я уже начинавшему нервничать прапору.

Иваныч удалился, вернулся с тканевым мешком соли в десять килограмм. А я вручил ему еще один магазин.

– Всё, езжай с глаз моих, – замахал в мою сторону Николай Иваныч.

– Бывай, Иваныч, хороший ты мужик, не пропади и береги себя.

Времени было почти двенадцать, и я дворами поехал к своему гаражу. Рядом с ним я увидел Сашкин грузовик. Мужики копошились в гараже.

– Нормально ты навьючился, – сказал Борис, увидев Басика.

– Ага, не раскулачили бы по дороге, – ответил я.

– Огородами прорвемся.

В кузове грузовика уже стояли две бочки с солярой и куча гаражного барахла.

– Почти всё собрали, сейчас остатки картошки из подвала поднимем, и можно ехать, – укладывая мешок в кузов, сказал Сашка.

Из-за крайних боксов вышли два мужика, у одного в руках была монтировка. Это были соседи по кооперативу.

– А… Леха, ты. А мы думаем, что за возня тут. Куда собираетесь?

– Да на дачи решили семьями выехать, а то повымерзнем тут в городе в железобетонных коробках.

– Это правильно, Мишка вот тоже на дачу собирается, а у меня дачи нет, так что с семьей решили в гараж сюда перебраться, всё проще протопить будет, – сказал Ильяс – татарин, тоже военный пенсионер, бывший подводник. – Вообще, все в городе так и собираются сделать, у кого есть дачи и капитальные гаражи.

– Ильяс, ну я вот тут в вентиляшке ключи от гаража оставлю, пользуйся, если что надо.

– Спасибо.

Соседи ушли.

– Саня, Борис… мне надо до Димки Боровкова сходить, пообщаюсь, спрошу, что делать думает.

– До этого безбашенного? – удивился Сашка.

– Сань, ну вот тебя б так помотало жизнью, посмотрел бы я на твою башню, – ответил я. – Ладно, вы тут пока колеса, вон, подкачайте, уровень масла проверьте. А я к Димке сбегаю.

– Ага, и фары протрем обязательно… Иди уже, политрук, – сказал, улыбаясь глазами, Борис и принялся утягивать брезентовый тент на кузове.

Скатиться с сопки, от гаражей до Димкиного дома занимало всего пять – семь минут.

С Димкой мы вместе призвались служить в Приморье. Я дембельнулся, а он остался на контракт. Был свидетелем на нашей со Светой свадьбе. Потом перевелся на Балтику, был пару раз в командировках на Кавказе. Потом заочно закончил вышку, получил лейтенанта. Пока учился, познакомился там с парнем, с которым после окончания института из морпехов перевелись в часть ПДСС («Подводные диверсионные силы и средства»). Служил там до 2003 года. А потом попросился переводом в местную роту ПДСС. Вернулся в наш город. Затем женился, появился ребенок. А в 2008 с семьей попал в аварию. В которой выжил только он. Какой-то урод выскочил на встречку, убился сам и сломал Димке всю жизнь. Он долго лежал в госпитале, а когда выписался, то служить уже не мог и по здоровью комиссовался. Сейчас работал в местном ЧОП сторожем в магазине и иногда уходил в недельные запои. Я, конечно, ему помогал, как мог, пытаясь вырвать его из объятий «зеленого змия», но каждый человек имеет право свободной воли и выбора, и он часто отказывался от моей помощи, несмотря на то, что нуждался в ней… он очень гордый. Так вот гордо и спивался.

В размышлениях о Димкиной судьбе дошел до его дома. Обратил внимание, что люди носят в машины тюки, сумки и отъезжают семьями из домов. Поднялся к Димке на этаж. Постучал – тишина. Еще постучал… Ну, раз никого нет, напишу записку, пусть выбирается к моим на дачу, он знает, где это.

– И что тут царапаемся? – раздался сзади Димкин голос.

Я повернулся. Передо мной стоял Димон, одетый в свою чоповскую робу и с канистрой в руке.

– А, Леха, ты…

Мы поздоровались, он открыл дверь, и мы вошли. В квартире был устойчивый запах какой-то химии.

– И что ты тут колдуешь?

– Да так, финальный аккорд готовлю.

Я всё понял.

– Музыка – это, конечно, хорошо, но играть соло для такой шикарной публики – это с твоей стороны жлобство. Такой музыкант, как ты, нам очень бы пригодился.