Со свиданий я возвращалась печальная и смущенная.

Бабушка понимающе цитировала Есенина:

Знаю я — они прошли, как тени,

Не коснувшись твоего огня…

Мне было совершенно некогда искать мужчин. Заказов на шитье становилось все больше и больше, обо мне пошла хорошая молва. Я должна попасть в теплую волну успеха!

Все — для фронта, все для победы.

Денег скопилось достаточно. Конечно, смешно так говорить, в то время когда мои одноклассницы, всплывшие на волнах удачных мужей или карьер, покупали себе «мерседесы», особняки и дома на Кипре. Но после тяжелых лет я была счастлива, что смогла купить холодильник, видеомагнитофон и все остальные необходимые вещи для семьи — одежду, обувь, лекарства.

Я даже смогла снять дачу на лето в ближайшем Подмосковье. Все там блаженствовали. Я со слезами на глазах смотрела на совершенно счастливую бабушку, которая сидела под старой яблоней в плетеном кресле и шептала сморщенными губами стихи Цветаевой:

За этот ад,

За этот бред

Пошли мне сад

На старость лет.

Рядом с ней играл в песочнице Богдан, строил из чистейшего речного песка дороги и куличи. Мои родные. Все для них сделаю.

Рон по-прежнему не забывал меня, передавал с оказией небольшие приятные посылки для меня и Богдана, изредка позванивал. Я часто мысленно говорила с ним, советовалась, причем мой внутренний диалог оказывался двуязычным, наполовину — английским, наполовину — русским.

Сразу после встречи нового, 1996 года позвонил Рон. Просил, чтобы мы приняли его у себя для того, чтобы он смог выучить русский язык. Рон хотел снять у нас комнату на месяц за очень большие деньги и «погрузиться» в языковую среду. После некоторого колебания и удивления я согласилась, ведь Рон столько сделал для меня и для нашей семьи. Почему-то ему хотелось жить в нашей семье, значит, это было необходимо. Ведь он знал, что у нас маленькая и не очень комфортабельная квартира, маленький ребенок и старый, больной человек.

Я посоветовалась с мамой и бабушкой — они дали согласие. Мама вообще была в восторге: ведь она сможет общаться с человеком на любимом английском. Начались приготовления, не хотелось ударить в грязь лицом перед американцем. Мы провели генеральную уборку, мамина подруга побелила ванную комнату. Договорились, что жить Рон будет в бабушкиной комнате, в окружении антикварных безделушек.

— Давай продумаем, чем мы будем его кормить. Наверное, придется варить овсянку, все-таки английская традиция. Или, может быть, яичницу с беконом? Как это все необычно, волнительно! — суетилась мама, листая «Книгу о здоровой и вкусной пище». — Надо же будет его как-то развлекать, свозить в Загорск, то есть в Сергиев Посад, на страусиную ферму, в Оружейную палату! Сходишь с ним в Большой театр, а то ты как затворница сидишь: работа — дом — институт.

— Мама, Рон приедет работать. Он пишет диссертацию о Сталине. Наверняка он будет проводить все время в библиотеках, в архивах и Музее Советской армии. Какая ему тут страусиная ферма! — рассмеялась я.

Перед приездом великого гостя мама даже сходила в парикмахерскую, сделала укладку и маникюр. Она не была в парикмахерской с той поры, когда умер папа. Бабушка тоже принарядилась, надушилась духами «Клима». Меня веселили их приготовления. Богданчик разнюхал, что кто-то к нам приедет, и оживленно спрашивал по сто раз на день:

— А этот американский Рон привезет мне подарки? Хочу черепашек-ниндзя! Рафаэля, Леонардо и всех остальных со Сплинтером!

Бабушка удивлялась, наивно полагая, что Богданчик имеет в виду художников эпохи Возрождения, и рассказывала с гордостью своим подругам по телефону, что мальчик развит не по годам, знает все искусство Возрождения. Ха-ха, отстала наша бабушка от мультяшной моды.

Итак, Рон приехал. Он вошел в квартиру, держа в руках огромные яркие сумки. У меня даже защемило сердце от той прекрасной, сияющей улыбки, которая играла на его губах, когда наши взгляды встретились. Мама поприветствовала его на хорошем британском, но Рон засмеялся и сказал по-русски с мягким акцентом:

— Мне очень приятно слышать такую красивую и чистую родную речь, но я хотел бы специально не общаться временно по-английски. Я буду стараться говорить с теми людьми в вашей семье, которые не имеют шансов ответить мне на английском. Только по-русски!

Богданчик вдруг как закричал на чистейшем английском:

— О, вам придется тогда общаться только с моей прабабушкой, ведь остальные трое знают английский! А в этих сумках есть для меня подарки?

— О да, — рассмеялся Рон, — и довольно много! А ты очень хорошо говоришь по-английски.

— Спасибо, сэр! Вот вы и изменили своим правилам: говорите со мной по-английски!

Рон действительно привез целую сумку подарков, львиная их доля была предназначена Богданчику. Прекрасные солдатики, индейцы, смешная бейсболка с пропеллером, огромный набор фломастеров, пижамы с диснеевскими героями, несколько пар маленьких джинсов, ковбойки, упаковки конфет — и еще множество всего, что составляет счастье ребенка. Для всех остальных тоже были припасены подарки.

— Вы просто какой-то Дед Мороз, — оценил американца Богдан, измазанный до ушей шоколадом.

Рон торжественно вручил мне изысканный набор косметики «Эсте Лаудер», необыкновенной красоты сапоги и несколько упаковок со швейными аксессуарами.

Маме предназначались шкатулка, рисовая пудра в элегантной упаковке, а для бабушки Рон заготовил специальные средства по уходу за очками, мягкие тапочки и специальные витамины для глаз.

Рон планировал прожить у нас около месяца. Утром мы встречались с ним за завтраком и разбегались каждый по своим делам. Он ехал куда-то в Подмосковье, копался в архивах, встречался со сталинистами и участниками Великой Отечественной войны, ездил по военным музеям. Я много работала с клиентами и в мастерских. Вечером все собирались на кухне и образовывалось какое-то подобие семьи. Мы много шутили, смеялись, путались в русском и английском, переходили с языка на язык. Богдан чувствовал себя счастливым, Рон много общался с ним. В выходные мы вместе гуляли, заходили в пиццерию, зоопарк и детские развлекательные центры. Втроем катались на роликах в центре на Тульской.

Дома Рон брал уроки русского языка у моей бабушки. У нее всегда был прекрасный русский язык. Они садились возле розового торшера и начинали долгие разговоры.

— Вы представляете, Рон, на телевидении нынче никто не знает русского языка. Раньше бы за такие ошибки немедленно уволили, а теперь все эти ошибки в порядке вещей. Очень хочу написать на телевидение. Например, в программе «Смак» готовит кто-нибудь и говорит: «Надо взять сто грамм, надо взять килограмм апельсин». Это же ужасно неграмотно! Только грамм-ов, апельсин-ов! Чулок, но носков! Это же родительный падеж, изучается в третьем классе, значит, эти дикторы и выступающие в третьем классе плохо учились! О чем еще можно говорить! А это ужасное слово «озвучил». Недавно Явлинский начал выступать. Казалось бы, интеллигентный человек, а тоже: «Озвучил!» — ворчала бабушка, потом учила правильному произношению трудных слов. — Русский язык все больше загрязняется, — говорила она, — обрастает иностранными словами. Кроме того, обычные интеллигентные люди начинают выражаться как зэки! Такое впечатление, что вся страна отсидела в тюрьме! Это возмутительно! Куда только смотрит Министерство просвещения! Рон, вам просто повезло, моя дочь и внучка все еще хорошо говорят по-русски и по-английски! Пока что!