– Вы думаете, если что, то морковки нас спасут? – уныло спросил он.

* * *

Наверху я сначала стравил из легких весь воздух, подождал десяток секунд, и только потом вдохнул полной грудью. Несмотря на то, что внизу удалось практически идентично воссоздать земную атмосферу, все равно некоторых погрешностей и примесей избежать не удалось. Ну, или дело было в том, что местный воздух испортился, – ведь не просто так висят эти вечные сумерки? В любом случае, от смешивания воздухов обоих городов начинала кружиться голова, и к горлу подкатывал комок тошноты.

На всякий случай проверил пояс. Да, револьвер и нож на месте. Кто знает, как местные нынче относятся к людям из Нижнего Города. Револьвер наш, как и светящийся порох, уникальная разработка, и ракетницей послужить может, и по прямому назначению. Молодцы мы все-таки, не только город строим под землей да агрономикой занимаемся, а и в других областях науки и техники хватку стараемся не терять. Не зря нас отобрали, не зря. Я горделиво приосанился и, стараясь не особенно явно оглядываться по сторонам, направился к нужному дому.

– Кто там? – спросили из-за двери, когда я, отчаявшись получить ответ на свой стук, пару раз пнул ее ногой.

– Билли, это я, – вот же трус поганый!

– Кто «я»? – переспросили настороженно и чем-то лязгнули.

– Я, Марк, – и тише добавил: – Снизу.

За дверью заскреблись, и она распахнулась.

– Мы же вроде договаривались, что больше не будем, – с неудовольствием сказал Билли-Ящерица, вглядываясь в полумрак за моей спиной. – Правда, тут в последнее время спокойно, но мало ли что…

– Я один, Билли… – зло прошипел я, надвигаясь на него. – Да впусти же меня, в конце концов! У вас тут холодно и сыро!

– Вот, к слову о впустить. Вы мне так и не дали пропуск, – Билли в дверном проеме не сдвинулся ни на дюйм.

– Да вот он, бери, – чуть не добавил «подавись» я и сунул ему тонкую металлическую пластинку.

Билли с жадностью схватил ее и поднес к глазам.

– Ух ты! Наконец-то! Двадцатый ярус? Это как?

– Примерно как и здесь, – нехотя сказал я. Двадцатый ярус, конечно, не был трущобами, их мы заселять пока не собирались, со временем путем естественного отбора наполнятся сами, но и на фешенебельный не тянул. В общем, Билли ничего не терял, но и не приобретал. За исключением, конечно, жизни.

– Ну хорошо, хорошо, – кивнул он, тщательно пряча пропуск. – Ладно. Но последний раз. Несколько сложновато быть осведомителем, знаете ли.

Я молча отпихнул его и прошел в дом. Тут было гораздо теплее и суше, чем снаружи. И, конечно, светлее. Под потолком мерцала лампочка.

– Энергосберегающая, – усмехнувшись, указал на нее я.

Билли развел руками.

– Какая была. У нас тут не до выбора, знаете ли.

– Как думаешь, успеет перегореть до того, как небо упадет на землю?

Билли снова развел руками. На беседу он явно не был настроен. Ну ладно, тогда перейдем к делу.

– Билли, что это? – я показал ему записку.

Он внимательно вчитался и пожал плечами.

– Понятия не имею.

– Билли, ты в курсе всего, что тут происходит. Тут какой-то заговор против Нижнего?

– Слушай, инженер…

– Я больше не инженер, я теперь в службе безопасности.

– Хорошо, службез, но я все равно не имею понятия, о чем идет речь. Во-первых, что за бред: «корнеплод», «ботва»?

– Шифровка? – предположил я.

Мне не нравилось, что Билли уходил в глухое незнание. В конце концов, пропуск на проживание в Нижний Город – достаточно лакомый кусок, и его нужно заработать. Да, раньше Билли мне помогал, и достаточно активно, но вся эта помощь не будет стоить и ломаного гроша, если сейчас мы прохлопаем теракт.

Билли лениво пожал плечами:

– Зачем она тут?

– А как вы нас называете? – спросил я.

– Говнюки, – нехотя ответил он.

– Что?

– Ну, просто когда вы еще только начинали свои раскопки, отработанная почва была уж шибко похожа на кучки дерьма.

Я хмыкнул.

– Ну и вы, надо сказать, тоже не меньше на него смахивали, – тихо добавил он.

– Билли, ты теперь тоже среди нас, тебе ли жаловаться?

Он промолчал.

* * *

От осведомителя я вышел в растерянности.

С одной стороны, тот божился, что не имеет даже представления, кто мог отправить мне это послание и о чем вообще может идти речь. Это могло означать как то, что это была всего лишь дурная шутка, так и то, что наш осведомитель уже вычислен и находится в информационной изоляции.

Я поднял воротник пальто повыше. Может быть, я отвык от поверхности и, конечно, успел забыть мелочи жизни на ней, но похоже, что климат действительно несколько изменился. Такая сырость, вода, сочившаяся словно отовсюду, и слизь, которая, казалось, покрыла меня всего, – были ли они раньше?

Я поднял голову. И как нынче далеко до верха? В прошлый раз небесная твердь была на высоте около двух миль. А теперь? Судя по тому, что я видел через перископ в главном городе, расстояние до земли уменьшилось втрое.

Небесная твердь опускалась на твердь земную.

Да, я знал, что это на самом деле силовое поле, невесть как, откуда и почему возникшее и вот уже двадцать лет сжимающее Землю. Сначала медленно, микрон за микроном, потом перешедшее уже на миллиметры, дюймы, – да к черту разницу в системах вычислений! – футы, метры, – сейчас я мог, как и многие другие, наблюдать, как рушатся здания города, откуда мы все были выходцами, откуда мы все бежали, как только треснули первые крыши. Фанатики, сектанты, которые активизировались в то смутное время, когда открылась страшная правда, прозвали это поле «небесной твердью». И вот мы уже называем его так же.

Я смотрел в перископ, а у тех, кто остался здесь, наверху, кто не оказался в числе переселенцев в Нижний Город, огромный подземный ковчег, – у них были места в партере на спектакль об умирающей цивилизации. В партере театра под названием Верхний Город. Забавная ирония судьбы, – кто мог подумать, что иерархия уровня жизни и возможности иметь будущее настолько вывернется наизнанку? Что Нижний Город станет желанной землей, – о да, именно что землей, ее-то там в избытке! – землей обетованной, а Верхний наполнится всяким недостойным жить сбродом? Тогда-то люди просто бежали по мосту через залив и возвели, – разве это слово сюда подходит? – город под землей. И городок наверху оставили как бытовку для строителей, как пристанище для неприкаянных, ненужных и бесполезных.

Я прищурил глаза и вгляделся туда, где когда-то находилось небо.

Там, внутри, – или это мы жили внутри, а там было снаружи? – плескалось что-то янтарно-желтое. Плескалось и переливалось. Мне хотелось разбить твердь, как скорлупу, и коснуться этого янтарно-желтого, но я знал, что это невозможно. Ни рукой, ни пулей, ни ядерной боеголовкой – ничем было не проломить ее. Те ученые, что дотрагивались до нее, – это стало не так уж сложно сделать, когда она сдавила Альпы, – говорили, что это как приложить руку ко льду. Странно, ведь там, наверху, осталось Солнце, может, это оно и было тем янтарно-желтым?