Комлеву говорить не хотелось, да и сказать было нечего. Он только подумал о том, знал обо всем этом Вьюнов с самого начала или нет? Можно даже допустить, что и не знал. За хорошую сумму пообещал найти подходящую кандидатуру для поездки и нашел. Продал, одним словом, на вывоз в дальние края. И, возможно, без возвращения домой.

— Лично против вас у меня ничего нет, — настаивал заместитель управляющего банком.

«Да, они любят повторять это nothing personal, „ничего личного“, — думал в это время Комлев. — Набьют морду, а потом скажут это с любезной улыбкой. Западная культура, нам пока еще недоступная». Но он не удержался и спросил:

— А эти двое, они здесь надолго?

Фергюссон взглянул на него понимающе.

— Мы уже запрашивали соответствующее ведомство, и нам пошли навстречу. Срок пребывания им сократили до трех дней, а потом они отбывают в соседнюю страну.

«Это хуже, — подумал Комлев. — Чем дальше они будут отсюда, тем для меня спокойнее». Он наскоро попрощался и вышел на улицу, где горячий ветер шевелил жесткие листья молодых пальм, посаженных вдоль фасада банка.

Когда Комлев вернулся в гостиницу, хозяйский племянник протянул ему бумажку с телефонным номером.

— Просили позвонить, сэр. Это из «Нью-Африки». По номеру видно.

«Что им теперь от меня нужно?» — с какой-то усталой настороженностью размышлял Комлев, стоя под тепловатым душем в углу своего номера, задернутого занавеской из пленки. Вода здесь, видимо, всегда была одной температуры: не холодная и не горячая. «Лучший для меня вариант при встрече с этой парочкой — могут дать мне денег на возвращение домой. Худший — можно только догадываться. Но бандиты денег не дают, они только отбирают. А потом, зачем я им нужен в России? Чтобы свидетельствовать против них и Вьюнова тоже? Да им же лучше, чтобы я здесь остался надолго, а то и навсегда. И чтобы был нем как могила. А еще лучше, чтобы в ней же и оказался».

Утром, когда он выходил из гостиницы, ему сказали, что к нему хотел зайти какой-то африканец.

— Мфумо? — обрадовался Комлев. — Так в чем же дело?

— Мфумо мы хорошо знаем, — с готовностью отозвался молодой черный клерк с пробором в коротких волосах, стоявший за конторкой. Он, видимо, вернулся из отпуска, и Комлев уже его пару раз видел. — Тот, кто хотел к вам зайти, нам совершенно неизвестен, но хозяину и мне он показался подозрительным.

Он посмотрел на Комлева с алчным интересом. Рядом с журналом регистрации гостей лежал детективный роман, который клерк с пробором читал на дежурстве. Он явно предвкушал развитие какой-то криминальной истории. Комлев вспомнил, что он тоже участвовал тогда в отправке Лехи в его гостиницу на такси.

А на следующий день Комлева на улице чуть не сбила машина, когда он шел по тенистому тротуару, направляясь к «Сангаму». Если бы она появилась сзади и ударила его бампером, ему был бы конец. Но Комлев шел по той стороне, где движение транспорта было встречным. Машина дала газ и резко рванулась ему навстречу, едва не сбив мусорную тумбу из бетона. Кто-то из редких прохожих крикнул что-то вроде: «Нсунгу, мутоко!» Он, видимо, заметил опасность для Комлева раньше, чем он сам, и его слова на лулими должны были означать предостережение: «Белый человек, автомобиль!». Комлев в юности занимался в секции бокса общества «Спартак» и, хотя силой удара он не отличался, уклоняться даже от самого резкого и неожиданного удара он научился хорошо. Удар горячего радиатора машины прошел мимо в паре сантиметров, так как Комлев успел с проворством белки метнуться к середине тротуара, ободрав себе лишь колено. Взвизгнули женщины, что-то крикнули мужчины и мелькнуло слово «полиси», а машина зверски скрежетнула тормозами, въехала в поток других машин и умчалась. Окна ее были тонированы, и была она цвета застоявшейся воды в луже, а в марках Комлев разбирался слабо. Прихрамывая, он дошел до своей гостиницы и уже ее не покидал. Обращаться в полицию ему в гостинице отсоветовали, так как улик у Комлева было мало, а доверия к полиции в этой стране, видимо, никогда не существовало. Беспорядки во время последних выборов были здесь у многих свежи в памяти.

К вечеру пришел Мфумо, с тревожной озабоченностью выслушал сообщение Комлева и сказал, что завтра ему можно будет переселяться. Свой новый адрес лучше никому не сообщать.

И вот через день утром, уже в своем новом жилье, своим низковатым потолком напоминавшем его комнату там, на далеком севере, Комлев медлил вставать, сгибая и разгибая ноющее колено, обильно смазанное йодом. Было слышно, как внизу, в своей лавке Дхармчанд отсчитывал кому-то сдачу, возможно, сотенными бумажками пондо, произнося монотонно: «Эк, до, тин, чар». Тут он сделал паузу, видимо, ища нужную купюру, и продолжал: «Сат, атх, но, дас». «Десять!» — сказал он кому-то уже по-английски, повысив голос.

А всего неделю спустя Комлев стоял на ходовом мостике парохода «Лоала» рядом с капитаном Форбсом, и навстречу плыли берега в кустах и редколесье, и еще кое-где с рыжими песчаными пляжами. И деревья издалека казались до обидного обычными, лиственными и никакой африканской экзотики в виде веерных, масличных или борассовых пальм не было пока и в помине. «Все почти как на наших реках летом», — думалось Комлеву. И палуба, и мостик так же подрагивали в такт работы машины, только вот темнокожий рулевой в синей робе и фуражечке с двумя скрещенными якорями над козырьком стоял за штурвалом. А на палубе сидели пассажиры туземцы, расстелив какие-то свои цветные тряпки. Все это напоминало живые картинки из старого этнографического сборника.

Его приход на «Лоалу» состоялся без всяких предисловий. В дом к Дхармчанду явился матрос и на словах передал Комлеву приглашение капитана Форбса отправиться в рейс. Видя, что Комлев не совсем освоился с языком лулими, матрос попытался повторить это на английском, значительно сократив само послание. Звучало оно теперь примерно так: «Капитан ждать сегодня мистер Комли, уходить Лолингве утром». Комлев тут же объявил хозяину о своем уходе. Но тот, видимо, дорожа постояльцем, упросил его не уходить совсем и согласился оставить комнату за ним, назначив лишь треть цены на все дальнейшее время. Судя по всему, комната у него все равно пустовала. Комлев взял с собой сумку с самым необходимым, сунул в нее приемник и отправился пешком к причалу, где обычно швартовалась «Лоала».

6

Комлев не знал, что предшествовало его поспешному вызову на «Лоалу», хотя капитан Форбс давно обещал ему стажировку на своем пароходе. А дело было в том, что неожиданно заболел старший помощник Палмер, кстати, единственный европеец из всех судовых офицеров, который плавал с Форбсом уже более десяти лет. Палмера прямо с причала увезли в больницу с подозрением на острый аппендицит или на что-то еще похуже. Именно то, что было похуже, потом и подтвердилось, и Палмер на судно больше не вернулся. У Форбса были свои планы, в которые он никого не посвящал, а он был не только капитаном, но и судовладельцем. Правда, в своем последнем качестве ему оставалось пребывать от силы два рейса, но никто, кроме самого Форбса, об этом на судне не знал.