годы. Но я всё ещё ясно помнил, что Марк сказал мне при расставании, и об этом нам тоже только ещё предстояло поговорить.

Марк поднялся со стула и, напоследок взглянув на моё уставшее лицо, спросил перед тем, как выйти в коридор:

— Ты нормально себя чувствуешь? Врачу ничего не нужно передать?

Мои губы растянулись в непроизвольной улыбке.

Если бы в прошлом его забота была такой же простой и ничем не прикрытой, то я бы попросту задохнулся от подобных розовых соплей и точно не дожил бы до 25. Но сейчас, когда я уже чувствовал себя изрядно потрёпанным жизнью, мне было невероятно приятно оттого, что Марк стал меньше взрываться и перестал прикрывать злостью своё беспокойство.

* * *

Несмотря на то, что вследствие общения с Марком я стал более спокойным и почти перестал специально искать приключения на свою пятую точку, со мной по-прежнему время от времени случались мелкие неприятности. Марк привык к тому, что ему в избранники достался человек, у которого всегда всё шло наперекосяк, и не переставал заботиться обо мне.

Однажды, когда мы в очередное воскресенье собирались встретиться в центре города, я заболел. Не сказать об этом Марку я не мог, потому что он непременно бы выведал у меня причину того, почему я не смог приехать и был вынужден остаться в общежитии.

Моего соседа как обычно не было в комнате, и я лежал, закутанный в одеяло, подрагивая от озноба. Я мысленно молился о том, чтобы Марк, прочитав моё сообщение, остался дома, поскольку не хотел ни беспокоить его своей простудой, ни слушать о том, что я был слишком беспечным.

Увы, если Бог и существовал, то вместо своей милости он всё-таки предпочёл ниспослать мне новое испытание в виде появившегося на пороге недовольного Марка. Я поднялся и открыл ему дверь, готовясь к стандартному в подобных ситуациях ритуалу. Меня ждала лекция о том, что мне стоило пересмотреть отношение к себе и своему организму, а за ней, если бы я стойко всё выслушал и сделал виноватый вид, последовала бы уже более приятная часть.

Не успев толком зайти в комнату, Марк приложил ладонь к моему лбу и, быстро убрав руку, с ворчанием кинул на письменный стол пакет с лекарствами.

— Ты снова забыл закрыть окно и заснул? Сколько раз я говорил тебе, что, если ты такой забывчивый, просто проветривай, пока уходишь в душ, а потом ложись спать как все нормальные люди, а не с окнами нараспашку. С какого я теперь должен лечить тебя?

— Не лечи, — пробубнил я, ложась назад в кровать.

Хоть я и не очень любил слушать нотации Марка, умение читать которые он безусловно перенял у своей родни, я обожал наблюдать за тем, как забавно он выходил из себя, и иной раз не мог удержаться от того, чтобы не подразнить его. Понимая, что Марк не умел проявлять свою заботу без упрёков в адрес моей безалаберности, я получал невероятное удовольствие от вида его лица, на котором сгущались грозовые тучи. Хмурое выражение свидетельствовало о том, что ещё немного, и Марк окончательно взорвётся. В такие моменты мне казалось, что на его висках прямо сквозь огненную копну волос вот-вот должны были пробиться рога чёрта, которыми он бы не упустил случая боднуть меня под мой многострадальный зад. Я отлично знал, что ни с кем иным он не позволял себе вести себя подобным образом, и радовался тому, что только мне было дозволено видеть, как он злится.

— Помолчи уж, пока я не решил засунуть тебе градусник туда, куда его вставляют младенцам. Иногда мне кажется, что мозгов у тебя в самом деле как у грудничка.

Я засмеялся, но тут же задохнулся в приступе кашля.

Марк покачал головой и, сев рядом на кровать, поцеловал меня в висок.

— Совсем плохо?

* * *

Через неделю меня выписали из больницы. Хоть сумма, обозначенная в выставленном мне при выписке счёте, и заставила меня нервно закашляться, благодаря пройденной реабилитации я действительно стал чувствовать себя намного лучше, и голова у меня больше не болела.

Как мы и договаривались, на протяжении всех семи дней моего пребывания в больнице Марк приходил ко мне каждое утро. Сначала Марк пытался притаскивать с собой фрукты или что-нибудь сладкое, но, когда я чуть не запустил в него графином с водой за такое излишнее внимание к моей персоне, он перестал это делать. Зато вот футболка и джинсы, которые он мне принёс, как обещал, оказались весьма кстати. Моя порванная в ДТП одежда больше ни на что не годилась, и домой я вернулся в том, что оставил мне Марк.

За проведённую вместе неделю нам удалось избавиться почти от всех неловкостей, которые обычно были между людьми, не видевшихся очень долгий период времени. Наше общение протекало настолько непринуждённо, что, казалось, что мы и вовсе никогда не расставались. Уже на третий день того, как Марк снова пришёл в мою палату, я не мог отделаться от чувства дежавю. Будто он, как и раньше, уезжал из моего общежития домой на ночь, а на утро приезжал вновь и до вечера сидел в моей комнате, болтая о своих планах. Была лишь одна большая разница — его абсолютно перестало заботить, что о нас думали окружающие. Один раз он даже умудрился ляпнуть медсестре, что был моим парнем, чтобы она на меня не заглядывалась, от чего я поперхнулся яблоком, которое в тот момент ел. Мы свели этот эпизод к шутке, однако слова Марка прочно засели в моей голове.

Он был моим парнем? Когда-то в прошлом это действительно было так, но сейчас несмотря на то, что мы могли продолжать беззаботно общаться, вопрос о характере наших дальнейших взаимоотношений до сих пор висел в воздухе как занесенное над моей головой лезвие гильотины. Я понимал, что не смогу долго игнорировать признание Марка и рано или поздно мне придётся как-то ответить на него.

Подсознательно я знал свой ответ с самого первого дня нашего чудесного воссоединения. Когда Марк рассказал о том, как провёл шесть лет разлуки со мной, он даже начал нравиться мне чуть ли не больше, чем когда мы были подростками. Он раскрылся передо мной с абсолютно новой стороны, которую мне никогда не доводилось видеть раньше. Однако я чувствовал, что было что-то ещё, что-то исключительно важное, что он ещё не решился мне сказать, и это не давало мне покоя.

Я всё ещё не имел ни малейшего представления