– Почему твой брат так смотрит на меня? – однажды, не выдержав, шепнула она за ужином Ингер.

Дочь Горма, надменная и самоуверенная, не слишком-то нравилась Гуннхильд, но была единственной девушкой, равной ей по положению, и поневоле приходилось делать вид, что они дружат.

– Мой брат в тебя влюблен, об этом знает каждый рыбак на побережье! – насмешливо ответила Ингер, и у Гуннхильд что-то оборвалось в груди. – Кнут каждый день просит мать уговорить отца справить вашу свадьбу поскорее!

– Кнут… – шепнула Гуннхильд, подавляя разочарование и укоряя себя: как могла она даже подумать, что Ингер имеет в виду другого брата! – Но я не о нем говорю, – добавила она вслух. – Почему твой брат… Харальд… – Гуннхильд почему-то запнулась, будто ей было трудно произнести это имя, – так смотрит на меня? Будто боится, что я стяну что-нибудь со стола! – с шутливой обидой добавила она и, пересилив робость, бросила выразительный обиженный взгляд на мужской стол, откуда Харальд наблюдал за их беседой.

– Он боится, как бы тебе опять не вздумалось разыграть Фрейю!

– Я ничего не собираюсь разыгрывать!

– Харальд! – закричала Ингер. Гуннхильд ахнула и попыталась ее остановить, браня себя, что затеяла этот разговор, но было поздно. – Наша гостья спрашивает, почему ты таращишь на нее глаза, будто боишься, что она украдет чашу со стола! Я говорю, ты боишься, как бы она опять не превратилась во Фрейю.

– Я никогда ни в кого не превращалась! Это только… некоторым везде мерещатся… тролли и ведьмы.

– Харальд не робеет при встрече с ведьмами! – крикнул Горм, с любопытством следивший за девушками. – Каждой ведьме, что попадется ему на пути, придется плохо!

И непонятно было, хвалит он своего сына или смеется над ним.

– Не только я один смутился при встрече с этой девушкой! – дерзко крикнул Харальд. – Мой брат Кнут посчитал ее богиней, а ты, конунг, принял ее за ее собственную бабку. Видно, что-то есть в ней такое особенное.

– Госпожа так красива, что ее можно принять за светлого альва! – учтиво кивая Гуннхильд, сказал Регнер-ярл.

– Да, да, правда! – охотно подхватил Кнут. – За деву светлых альвов! Или за валькирию, что сбросила свое лебединое оперенье!

– Вот как много разных женщин в одной! – продолжал Харальд. – Мало ли, может, в ней прячется и что-нибудь похуже! Но если ведьмы еще встречаются, то я не слышал, чтобы в наше время боги принимали облик смертных и приходили в гости. Не поверю, что Фрейя принимала ее облик, пока сам не увижу.

– Это очень смелые слова, сын мой! – без улыбки заметил Горм. – Ты ведь ставишь условия не кому-нибудь, а самой Невесте Ванов.

– Я не боюсь ее! И если она придет ко мне, буду рад с ней повстречаться! Особенно если она скинет свое… лебединое оперенье.

И эти слова он сопроводил таким красноречивым взглядом, что все вокруг засмеялись, а Гуннхильд с пылающими щеками опустила глаза. «А если рассердить Фрейю, то последствия скажутся немедленно, и его жена Хлода не обрадуется!» – в гневе подумала она.

И что-то еще терзало ее в этот миг помимо гнева – слишком неприятна была мысль о том, что Хлода получает от своего мужа.

Ее могло бы несколько утешить то, что сама Хлода, наблюдая, какие взгляды ее муж бросает на пышную грудь рыжей южанки, тоже чувствовала себя неважно.

* * *

Вскоре стало ясно, отчего Харальд, сын Горма, так дерзко говорит о богах. В Эбергорде объявился епископ Хорит, сакс. Гуннхильд знала его: он уже бывал в Хейдабьоре и Слиасторпе, пытаясь добиться от ее отца содействия в делах Христовой церкви. В сопровождении нескольких монахов он прибыл из Гамбурга на торговом корабле. Обычно в такие путешествия по морю пускались летом, но у епископа были причины спешить.

Прослышав о таких гостях, в дом набралось немало народу. С корабля саксы сошли в простых одеждах из некрашеной серой шерсти, в бурых суконных плащах, но для встречи с конунгом нарядились в широкие цветные рубахи из шелка – далматики, что уже несколько веков были желанной добычей викингов и целью нападения на франкские, британские, фризские, германские города и монастыри. На двух спутниках епископа были зеленые одежды, на нем самом – светло-коричневая в золотых узорах в виде диковинных крылатых птиц и коней. Конунгу и его семье саксы поднесли такие же одежды, пару бочонков красного вина и связку куньих шкурок.

– Папа римский Агапитус, архиепископ гамбургский Адальдаг и сам избранный Богом, ныне властвующий над всеми князьями король Германии Оттон, сын Генриха, прислали меня, раба Божия Хорита, с поклоном и словами дружбы к тебе, король Горм! – говорил он. Епископ пользовался северным языком довольно уверенно. – По всему свету известна твоя доблесть, мудрость и справедливость, и все народы завидуют тому, которому Бог послал подобного тебе владыку. Под властью твоей процветает племя данов, заливы и острова, и сердца наши возрадовались, когда стало нам ведомо, что земли твои приросли и увеличились, ибо присоединил ты к своим владениям Южную Ютландию со славным виком Хейдабьор. Истинно возрадовались мы переходу этих земель в руки столь мудрого, сильного и справедливого правителя, как ты. Ибо многие годы права христиан и самой Христовой церкви в этом городе терпят жестокие утеснения и взывают о помощи. На тебя возложены надежды наши, от рук твоих жаждет получить защиту и справедливость архиепископ гамбургский, и я, служитель Божий, и все добрые христиане Хейдабьора.

– И чем же я могу помочь христианам Хейдабьора? – осведомился Горм, умолчав о том, что, присоединив Южную Ютландию к его владениям, епископ слегка поторопился.

Гуннхильд тоже хорошо понимала, к чему Хорит ведет речь и почему поспешил явиться. После военных поражений ее дед Кнут был вынужден принять христианство, признать себя вассалом Отты-кейсара – короля Страны Саксов. И если раньше местные христиане платили ему, Кнуту, за разрешение отправлять христианские обряды в языческой стране, то теперь ему пришлось следить за тем, чтобы подати исправно отсылались гамбургскому архиепископу. Ее отец Олав покончил с этим, справедливо рассудив, что чужой король не имеет никакого права брать деньги с его земли, да еще в пользу церкви чужого бога. Король Отта и архиепископ Адальдаг, разумеется, возмущались этим, но, занятые иными делами, ничего не предпринимали. Однако сейчас, когда Инглинги оставили Южную Ютландию, архиепископ увидел в этом удобный случай восстановить свое влияние, а заодно и доходы. И теперь предлагал мир и признание за Кнютлингами прав на эти земли, если взамен те обязуются обеспечить своевременное поступление податей и соблюдение прав христиан в Хейдабьоре.

– Возможно, известно тебе, король данов, что уже два года, как король Оттон учредил, с благословения папы Агапитуса, епископию в Хейдабьоре и вверил ее мне, недостойному рабу Божию, – продолжал епископ. – В то же время учреждены были епископии и в других датских городах, а именно Рипе и Архусе, и туда поставил епископов архиепископ гамбургский Адальдаг. В городе Хейдабьоре свет Христовой веры воссиял уже давно: еще полтораста лет назад, когда правил там король Харальд, крещенный в Ингельгейме королем франков Людовиком Благочестивым, стараниями благочестивого Ансгара там была построена церковь Христова, дабы датские христиане имели в земле своей источник благодати. И в прежние годы, после того как король Кнут принял крещение, подати с тех земель поступали исправно. Однако сын его Олав не пожелал последовать примеру своего отца и предал забвению церковь и веру Христову. Но прослышали мы о том, что поразил его гнев Божий и был он изгнан из своей страны и даже из своего дома, а значит, справедливость может быть восстановлена новым законным владыкой, защитником мира и добра, что принесет землям данов покой, процветание и славу. Сам же король Оттон приложит усилия и сделает все, на что Господь даст ему соизволение, чтобы незаконные владыки, пришельцы и оскорбители доброго порядка, никогда не вернулись больше в Хейдабьор.