2. Не отказываясь формально от линии Литвинова на блок с «миролюбивыми» государствами, Сталин позволил им в ходе августовских военных переговоров дойти до логической точки, то есть до обнажения ими того очевидного факта, что быть союзниками СССР они не собираются.

3. Одновременно Сталин дал возможность и панской Польше в полной красе продемонстрировать просто-таки восхитительный в своей завершенности политический кретинизм, идеально сочетающийся с полным отсутствием тревоги о Польше народа, а не Польше «гоноровых» панов.

4. Ведя переговоры с Западом, Сталин объективно обеспечил постоянную головную боль Гитлеру. Ведь военный союз Запада с СССР ломал тому все планы относительно решения проблемы Данцига и «коридора». И теперь Гитлер должен был сам стремиться к улаживанию отношений с СССР. А хорошие отношения с немцами нам нужны были уже по экономическим соображениям — не беря даже в расчет чистую политику.

По времени все совпало практически идеально. К середине августа (я об этом уже немного говорил раньше и кое-что добавлю позже) англофранцузы саморазоблачились на московских военных переговорах, а Гитлер был, что называется, «готов» к заключению с нами Пакта. Причем по собственной инициативе.

Если я Сталину не аплодирую, то лишь потому, что он — не актер.

Если я не снимаю перед ним шляпу, то лишь потому, что шляп не люблю и не ношу.

Я просто горд за Сталина, за моего великого соотечественника, умевшего быть естественно великим (то есть естественным и простым) во всем — от письма дочери до мастерского распутывания корявых литвиновских узлов.

В НАЧАЛЕ лета это распутывание только начиналось. 8 июня 1939 года Галифакс пригласил Ивана Михайловича Майского в Форин Офис и сообщил:

— Британское правительство очень хотело бы возможно скорее прийти к заключению договора между тремя державами.

Майскому оставалось лишь согласно кивнуть головой, ибо Галифакс останавливаться, по всей видимости, не собирался и вел дальше:

— С этой целью мы считали бы целесообразным перейти к несколько иному методу переговоров, а именно: вместо обмена нотами на расстоянии, что неизбежно вызывает потерю времени, мы хотели бы повести с вами разговор за «круглым столом» в Москве, обсуждая пункт за пунктом проект соглашения и находя приемлемые для всех формулировки.

— Я срочно передам это предложение в Москву, но почти уверен в положительном ответе, — вставил словечко полпред. — А кто будет вести переговоры с вашей стороны?

Галифакс замялся, а затем ответил:

— Вообще-то мы уполномочиваем Сидса, но он сейчас болен инфлюэнцей, и мы не можем вызвать его в Лондон для инструктажа… Поэтому…

— Поэтому?

— Поэтому мы отправляем к вам Стрэнга…

— Стрэнга?! — не сдержал удивления Майский.

— Да! Он в курсе деталей наших письменных обменов и очень искусен в редактировании всякого рода дипломатических документов и формул…

— Когда нам его ждать?

— Мы рассчитываем, что он выедет в Москву в начале будущей недели.

— То есть числа двенадцатого-четырнадцатого? —Да…

Итак, на прямые переговоры в Москву Лондон направлял не яркую, видную фигуру Форин Офис, а опытного крючкотвора — заведующего центральноевропейским (!) департаментом.

И если бы дело было только в незначительности поста английского делегата! Но фокус был в том, что у Уильяма Стрэнга в Форин Офис была вполне определенная репутация. Он настолько был привержен идее стравливания СССР и рейха, что коллеги зубоскалили по его адресу «Стрэнг нах Остен»…

Даже на Западе о назначении Стрэнга однажды было сказано так: «Его прибытие в Москву — это тройное оскорбление, нанесенное Советскому Союзу, ибо Стрэнг был лицом невысокого дипломатического ранга, выступал в роли защитника группы английских инженеров, уличенных в Советской России в шпионаже (имеется в виду дело начала тридцатых годов об АО «Метрополитен Виккерс Электрикал экспорт». — С. К.), и входил в группу сотрудников, сопровождавших Чемберлена в Мюнхен».

Справедливости ради надо сказать, что в начале тридцатых Стрэнг, работая в Москве, давал в Лондон достаточно объективную и доброжелательную для нас информацию, а в Мюнхене был по служебному долгу. Но вот его незначительность для такого поручения была действительно вопиющей и вызывающей, как и однозначный его антисоветизм к концу тридцатых годов…

Позднее, 23 июля, Ллойд-Джордж в публичной речи возмущался: «Лорд Галифакс посетил Гитлера и Геринга. Чемберлен отправлялся в объятия фюрера три раза подряд… Почему в гораздо более мощную страну, которая предлагает нам свою помощь, послали представлять нас лишь чиновника Форин Офис?»

На свой вопрос «лев английской политики» сам же и отвечал: «На это можно дать лишь один ответ. Господин Невилл Чемберлен, лорд Галифакс и сэр Саймон не желают союза с Россией».

Утверждение Ллойд-Джорджа 23 июля прямо противоречило утверждениям Галифакса 8 июня, но верным было первое, а не второе. Между прочим, Майский в своем донесении в НКИД о беседе с Галифаксом 8 июня в конце сообщал:

«В ходе разговора Галифакс мельком упомянул, что… кое-кто советовал ему самому съездить в Москву… но что он является принципиальным противником частых и длительных (н-да! — С. К.) отлучек министра иностранных дел из страны…»

Если уж ты выбираешься в Берхтесгаден к Гитлеру, то и до московского Кремля со Сталиным путь недалек… И объяснения Галифакса были более чем неубедительными.

Тем не менее 10 июня Молотов направил Майскому шифровку, «рыбу» которой писал, скорее всего, Сталин:

«Сообщите Галифаксу в ответ на его заявление следующее:

1) Принимаем к сведению решение британского правительства о командировании Стрэнга в Москву;

………………………………………………………

4) что касается заявления Галифакса о том, что кто-то советовал ему съездить в Москву, то можете намекнуть, что в Москве приветствовали бы его приезд».

Однако Галифакс в Москве не появился, и туда приехал лишь Стрэнг (он таки совершил свой поход «нах Остен»). И не столько личные симпатии и антипатии этого переговорщика, сколько его низкий статус заранее программировали весьма «кислые» результаты «круглого стола» с ним.

ИНОГДА чтение дипломатической переписки тех лет выявляет такие детали эпохи, что просто диву даешься! Вот же вроде бы все человеку было понятно… А в целом тот же документ, где содержатся точные оценки и прогнозы, оказывается свидетельством удивительной непрозорливости…

16 и 19 марта 1939 года пятидесятичетырехлетний посол Франции в Германии Робер Кулондр направил министру иностранных дел Франции пятидесятилетнему Жоржу Этьену Бонна два письма…

Кулондр находился на дипломатической службе с двадцати четырех лет, с 1909 года, начинал консулом в Марокко, в двадцатые годы был связан с проблемой германских репараций, участвовал в разработке американского плана Юнга для Германии… Он был безусловно умен, опытен, неплохо владел пером, и его письма Боннэ читаются с интересом.