Госпожа Форсайт глубоко и с облегчением вздохнула и несколько раз обмахнула лицо изящной рукой.

— Спасибо, дорогой. — Она наклонилась к сумке (Нил возвел глаза к небу) и долго перебирала пакеты, пока не нашла замшевый кошелек.

Она посмотрела на остальных детей.

— Смотрите, далеко не отходите. Я скоро вернусь. — Она снова взглянула на меня и мило улыбнулась. — Я и за вас заплачу, мисс Тернер, — сказала она. — Отдыхайте.

— Но… — сказала было я. Но эта женщина, однако, давно привыкла ко всяким «но». Она быстро повернулась и вошла в кафе. Нил взглянул на меня, потом посмотрел в сторону.

Эдвард с беспечным видом поставил локти на стол, эдакий игрок в поло, отдыхающий между таймами, затем посмотрел на меня и с самым серьезным видом спросил:

— Мисс Тернер, а почему у осьминога восемь жопалец?

Мелисса покатилась со смеху. В конвульсиях она хватались левой рукой за бок, а пальцем правой указывала прямо на него.

— Вот дуралей! — Она еще посмеялась и наконец втянула в себя большую порцию благодатного воздуха. — Это щупальца, дурачок. А не жопальца.

Эдвард круто повернулся к ней.

— Врешь! — Теперь он повернулся ко мне. — Она ведь врет, да?

Я задумалась (глубоко) над стоявшим передо мной выбором и в конечном итоге выбрала правду (как и должно любой няньке).

— Видишь ли, Эдвард, боюсь, она права.

Эдвард взглянул на Нила. Нил, улыбаясь, кивнул, затем посмотрел на меня, проглотил улыбку и снова залился краской. Эдвард повернулся к Мелиссе, потом опять ко мне. Сжал губы, скривил рот и опустил глаза. Потом он вдруг поднял глаза и ухмыльнулся.

— Ух ты! — выдохнул он.

И все сразу засмеялись, включая, должна признаться, и няню.

Тут из кафе вышла госпожа Форсайт, все разом прекратили хохотать и принялись оглядывать площадь с поразительно наивной беспечностью.

Госпожа Форсайт взглянула на меня.

— Вы идете, мисс Тернер?

Итак, после того как я быстро сбегала на почту и отправила тебе письмо, мы все вместе вернулись в гостиницу. Остаток дня я занималась с детьми — читала им книжки и рассказывала всякие истории (и ни в одной из них, можешь поверить, не было ни слова о жопальцах). Госпожа Форсайт упаковывала, вещи — довольно трудная задача — и посылала Нила со всякими поручениями, самыми что ни на есть неотложными. После ужина я поплелись наверх, к себе в комнату.

Ева, должна признаться, не нравится мне эта женщина. За несколько минут до ее появления у кафе мы с Нилом тихо сидели и мило болтали. (Возможно, у каждого из нас была своя тайная причина для болтовни, но разве в жизни бывает по-другому?) И вот в одно мгновение Maman будто нарочно свела нашу беседу на нет, распределив между нами роли, которые, как она считала, мы и должны были играть. Сына и Няньки.

Участь пинкертона не всегда приносит радость. Да и участь сына, судя по всему, тоже.

Я немного устала, Ева, совсем чуть-чуть. Это письмо превратилось в опус. Наверняка я расплатилась со всеми своими долгами?

Жаль, что Maman et la famille[24]прибыли в самую неподходящую минуту. Мне-то хотелось побольше узнать об этой Сабине. И о той певичке на барже, Астер Лавинг.

Я упомяну ее имя в своем следующем отчете агентству — может, пригодится.

Но правде сказать, меня назначили на мою теперешнюю высокую должность не затем, чтобы допрашивать Форсайтов. Моей задачей, скорее, было получить сведения о неком графе де Сенте из Шартра и о его сестре. Да, о графе, ни больше ни меньше. Госпожа Форсайт, мать погибшего молодого человека, полагает, что они каким-то образом причастны к его смерти.

Как бы там ни было, скоро я смогу сказать, что имею среди своих: знакомых графа. Но ради тебя я постараюсь не хвастать этим знакомством. Признаюсь в этом совершенно откровенно.

С большой любовью, Джейн

— Эрнест, — сказал я.

— Зовите меня просто Эрни, — попросил он. И расплылся в такой улыбке, что можно было подумать, он никогда в жизни не был так рад новому знакомству, и принялся изо всех сил жать мне руку.

Я улыбнулся и удвоил хватку.

— Ужасно рад, — сказан Хемингуэй.

Он все еще улыбался из-под густых усов. В улыбке обнажился ряд его белых зубов, а у блестящих карих глаз и на смуглых щеках образовались глубокие морщины и коричневые ямочки. Он был молод, немногим за двадцать, и высокий, с меня ростом, но крупнее. Видавшая виды коричневая спортивная куртка туго обтягивала его широкие квадратные плечи. На нем были коричневая рабочая рубашка, коричневые хлопчатобумажные брюки и грубые коричневые ботинки. Наверное, его одежда выглядела потрепанной, но вас так поражал носивший ее человек, что вы почти не обращали на это внимания. Голос гремел чуть громче, чем хотелось бы, но гремел он от всего сердца.

Роза Форсайт сказала, что он был невероятно обаятелен и на редкость красив. Хемингуэй и правда был такой, и даже чуть больше. Он отпустил мою руку, но продолжал улыбаться.

— Анри сказал, вы пинкертон, да? — Он в восхищении покачал большой головой. — Господи, — добавил он, — какая увлекательная, должно быть, работа.

Анри Ледок стоял чуть в стороне, наблюдая за нами с легкой улыбкой на губах.

— Случается, — согласился я.

— Вы в отличной форме, — сказал он. — Боксом занимались? Он опустил левое плечо, поднял руки, сжал их в большие коричневые кулаки и сделал несколько быстрых круговых движений перед своим улыбающимся лицом. Борт его пиджака задел солонку — она закрутилась и упала на пол. Там она несколько раз подскочила на плитках, но не разбилась.

— Черт, — сказал он, наклонился, собираясь ее поднять, и стукнулся лбом о стол. Приборы задребезжали. Он схватил стол, чтобы тот не рухнул, но сделал это слишком резко, дернулся, и графин с водой Анри опрокинулся, ударился о масленку и залил скатерть водой.

— Черт! — буркнул Хемингуэй и протянул руку.

Ледок его остановил.

— Пожалуйста, Эрни, — сказал он. — Не беспокойтесь. Давайте пересядем за другой столик.

— Прекрасная мысль, — без всякого смущения согласился Хемингуэй. Он только легонько потер лоб и взглянул на свои пальцы. Крови нет. Пока Ледок звал официанта, Хемингуэй повернулся ко мне, снова улыбнулся и поднял кулаки.

— Эй! Сколько раундов отстояли?

— Всего несколько, — ответил я. — Очень давно.

— Да? Чудесно! А как насчет спарринга? — Он быстро переступил ногами и зацепился левой за стул. Тот самый, на котором лежали котелок Ледока, перчатки и папка с делом. Папка соскользнула со стула, раскрылась, страницы вывалились и веером рассыпались по полу.