космополитическим приютам вроде отеля «Тэйкоку». При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки, в которых никогда не чувствуешь себя, как дома.

— Да, да, вы совершенно правы! — согласился Мацукава. — Я бы, вероятно, не перенес и недели такой жизни.

— Ну, вам, видимо, это и не грозит, — сказал Рихард. — А если и довелось когда–нибудь стать гостем отеля, то вы вряд ли испытывали те неудобства, с которыми мне приходится сталкиваться чуть ли не каждый день

— Разве вас плохо обслуживают?

— О нет, прислуга безупречна. Но что бы вы сказали, если бы во время вашего отсутствия кто–то постоянно копался в ваших личных вещах и даже не пытался скрыть своих следов?

— Это возмутительно! — воскликнул Мацукава. — Наши полицейские власти полагают, что мир сплошь состоит из шпионов. Конечно, у нас немало врагов, но нельзя же видеть их в каждом иностранце. Я завтра же позвоню в отель от имени редакции и потребую, чтобы эти безобразия не повторялись. Подозревать нашего уважаемого коллегу, немецкого национал–социалиста! Какая глупость!

— Вы меня очень обяжете, — сказал Рихард. — Надеюсь, что это вас не очень затруднит. Ведь вы знакомы с нашим портье? Если он сам не сможет ничем помочь, то пусть хотя бы скажет, куда я должен обратиться.

Мацукава спросил:

— Почему вы думаете, что я знаком с портье?

— Однажды я видел, как вы оживленно беседовали с ним, и подумал, что вы старые приятели.

Мацукава поднес к губам стакан, но поперхнулся.

— Должно быть, вы ошиблись, дорогой Рихард, — сказал он, пытаясь скрыть смущение. — Впрочем, нет, я, кажется, действительно заходил к вам в отель, чтобы купить несколько поздравительных карточек, — торопливо поправился он. — Это было две недели назад. Как раз накануне дня рождения тещи.

«Неплохой экспромт», — подумал Рихард. Теперь он уже не сомневался, что за встречей Мацукавы с портье скрывалась какая–то тайна.

17

Они сидели на теплом, нагретом солнцем песке. В нескольких шагах вкрадчиво шуршал прибой. Легкие волны лениво перекатывали мелкую прибрежную гальку.

Оба, казалось, все еще не верили в реальность происходящего. Ведь с тех пор, как они говорили последний раз, минуло почти три года. Тогда, расставаясь с Одзаки, Рихард считал, что их пути вряд ли сойдутся вновь. Такое же чувство было и у Одзаки. На прощание он сказал:

— Надежд на скорую встречу, видимо, мало. Но я хочу, чтобы вы всегда помнили: в Японии у вас есть искренний друг.

И вот они снова вместе.

В памяти Зорге неожиданно четко, во всех подробностях возник тот вечер, который соединил их судьбу воедино. Это было в Шанхае, где Зорге принял первое боевое крещение разведчика…

Восемнадцатого сентября 1931 года около десяти часов вечера путевой обходчик–китаец шел по полотну Южно–Маньчжурской железной дороги в нескольких километрах севернее Мукдена. Неожиданно в опустившихся сумерках он заметил несколько фигур, суетившихся около небольшого моста через пересохший поток. Железнодорожник ускорил шаг. Но приблизиться к незнакомцам так и не успел — через несколько секунд мост взлетел на воздух. Грянул взрыв, который послужил сигналом к началу японского вторжения в Маньчжурию.

Япония, которой принадлежала эта дорога, видала спровоцированную ею же диверсию за дело рук китайских партизан и воспользовалась этим предлогом для немедленной агрессии. В течение сорока восьми часов японские войска оккупировали всю Южную Маньчжурию, включая Мукден, Аньдунь, Чанчунь и ряд других крупных городов Северо–Востока Китая. Это была прелюдия гигантской военной эпопеи на Тихом океане, которой суждено было закончиться через полтора десятилетия атомной трагедией Хиросимы и Нагасаки.

Весть о начале японской агрессии застала Рихарда на его шанхайской квартире. Вот уже более полутора лет под видом корреспондента он жил в этой «космополитической столице Азии» — огромном городе–гибриде, где роскошь и помпезность иностранных сеттльментов беззастенчиво уживались с ужасающей нищетой китайских кварталов–трущоб.

Выбор Шанхая в качестве места для работы Зорге был сделки далеко не случайно. На протяжении десятилетий этот город был форпостом международного капитала в Азии. Здесь скрещивались интересы крупнейших империалистических хищников: США, Японии, Германии, Англии, Франции. И именно здесь было легче всего проникнуть в их планы. Рихард систематически информировал Москву о политике японского, американского и английского империализма в Китае. При всех противоречиях между этими тремя империалистическими державами их объединяло стремление сохранить Китай в полуколониальном состоянии. Они поддерживали гоминдановскую реакцию. Рихард сообщал в Центр обо всех шагах, предпринимаемых империалистическими державами для помощи чанкайшистскому режиму в его борьбе против Красной Армии Китая, раскрывал планы Чан Кайнши, направленные против Советского района в провинции Цзянси. Эта информация имела огромное значение для китайской Красной Армии. Особое внимание Зорге уделял планам японского империализма против китайского народа и против Советского Союза, понимая, что агрессия против Китая — подготовка плацдарма для нападения на Советский Союз. Он сообщал также об антисоветских планах империалистических держав в Китае.

Это была прекрасная школа, которая многому научила Рихарда, закалила и подготовила его для будущей работы в Токио.

Часов около одиннадцати вечера на квартире Зорге раздался телефонный звонок.

— Хэлло, коллега! Только что получена телеграмма из Токио, — хрипел в трубке голос знакомого корреспондента агентства Рейтер, — большая заварушка в Маньчжурии. Японцы начали оккупацию Северо–Востока.

Да, Зорге ждал этой «сенсации». И звонок английского коллеги не был для него неожиданностью. Вот уже несколько месяцев Рихард направлял в Центр сообщения, предупреждавшие о возможности такого поворота событий.

Многочисленные данные, собранные Рихардом за время работы в Шанхае, подтверждали, что японский империализм, пользовавшийся в годы первой мировой войны неограниченной свободой рук в Китае и потерявший эту свободу после ее окончания, мечтает о реванше.

Однако вернуть потерянное было не так–то просто. Американский капитал, устремившийся широким потоком к берегам Янцзы, сметал на своем пути менее могущественных конкурентов. Как молодые побеги бамбука после обильных весенних ливней, стали расти в Китае финансовые представительства США. Жирные куски от китайского пирога по–прежнему заглатывали и западноевропейские монополии. Во всей этой своре империалистических хищников Японии отводилось далеко не лучшее место. И вот в стране Восходящего Солнца был разработан свой особый метод грабежа. Японская военщина решила попросту отторгнуть часть территории Китая, превратить этот район в свою вотчину, стать там единоличным и неограниченным хозяином.

Но японские агрессоры рассматривали Маньчжурию не только как богатейшую природную кладовую. Еще в Москве, в кабинете у Старика, Зорге ознакомился с текстом меморандума, который был представлен японскому кабинету одним из крупных военных стратегов