Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если б здесь была мама, она бы сказала: «Эй, мистер, остынь. Выйди вон из машины и ори в небо, если уж тебе так надо выпустить пар».
Значило ли это, что Парк был маменькиным сыночком, неспособным прожить без ее защиты? Что он был размазней?
Видимо, так полагал отец. Не исключено, что об этом он и думал сейчас. Возможно, именно потому он замолк — чтобы не подумать чего-нибудь слишком громко.
— Попробуй еще раз, — проговорил он.
— Нет, я всё.
— Будет всё, когда я скажу.
— Нет, — отозвался Парк, — я всё уже сейчас.
— Я не повезу нас домой. Попробуй еще раз.
Парк завел грузовичок. Тот заглох. Отец шлепнул своей огромной ладонью по бардачку. Парк открыл дверь и выпрыгнул наружу. Отец окликнул его, но он просто пошел вперед. Они были всего в паре миль от дома.
Если отец и ехал за ним, Парк не заметил этого. Вернувшись в свой квартал — уже в сумерках — он повернул не к дому, а на улицу Элеаноры. В ее дворе играли двое малышей с одинаковыми рыжевато-блондинистыми волосами. Играли — хотя вообще-то было уже довольно прохладно.
Парк не мог разглядеть, что делается в доме. Может, если он постоит тут подольше, она выглянет в окно?.. Парку хотелось увидеть ее лицо. Большие карие глаза, полные розовые губы. Ее рот в какой-то мере походил на рот Джокера — по крайней мере, в исполнении некоторых художников: широкий, с загнутыми кверху уголками. Нет, не настолько сумасшедшего вида… И Парк никогда не скажет ей ничего подобного. Это уж точно не покажется комплиментом.
Элеанора не выглянула. А вот дети во дворе то и дело поглядывали на него. Так что Парк пошел домой.
Суббота — худший день недели.
Элеанора
Лучшим днем был понедельник.
Сегодня, когда она вошла в автобус, Парк улыбнулся ей. На самом деле. И улыбался, пока она шла по проходу.
Элеанора не отважилась улыбнуться в ответ. Не у всех на глазах. Но не улыбаться она тоже не могла, так что шла, опустив голову — и только вскидывала взгляд каждые пару секунд, проверяя, смотрит ли он на нее.
Он смотрел.
И Тина тоже смотрела, но Элеанора проигнорировала ее. Парк поднялся, когда она подошла к их креслам. А когда села — взял ее руку и поцеловал. Это случилось так быстро, что она не успела умереть от восторга или смущения.
Она осмелилась на миг прижаться лицом к его плечу и коснуться рукава его черного тренча. А Парк крепко стиснул ее руку.
— Я скучал по тебе, — прошептал он. Элеанора почувствовала, как слезы заливают глаза, и отвернулась к окну.
Больше они не сказали ни слова до самой школы. Парк пошел следом за Элеанорой к ее шкафчику, и они тихо стояли там, прислонившись к стене, пока не прозвенел звонок. Холл был почти пуст.
Потом Парк протянул руку и намотал одну из ее рыжих прядей на свой золотистый палец.
— И опять буду скучать, — сказал он, отпуская прядь.
Она опоздала на классный час. А потом — не услышала, как мистер Сарпи сказал, что ее вызывает социальный педагог. Он швырнул бумагу на ее парту.
— Элеанора, проснись! Возьми направление и ступай к куратору!
Боже, какой кретин. Хорошо, что он у них ничего не преподает. Шагая к кабинету куратора, она вела пальцами по стене и мурлыкала песенку. Одну из тех, что дал Парк.
Ей было хорошо. Так хорошо, что, войдя в кабинет, она даже улыбнулась миссис Данн.
— Элеанора! — сказала та, обнимая ее. Миссис Данн вообще была скора на объятия. Когда они встретились впервые, миссис Данн начала с того, что пылко прижала Элеанору к груди. — Как у тебя дела?
— Хорошо.
— Прекрасно выглядишь, — сказала миссис Данн.
Элеанора опустила взгляд, посмотрев на свой свитер (он, должно быть, прежде принадлежал какому-то очень полному человеку, купившему его для игры в гольф году этак в 1968-м) и дырявые джинсы. Боже. Интересно, насколько плохо она выглядела на самом деле?..
— Спасибо.
— Я говорила с твоими преподавателями, — сказала миссис Данн. — Ты знаешь, что получаешь высшие оценки почти по всем предметам?
Элеанора пожала плечами. У нее не было ни кабельного телевидения, ни телефона. У себя дома она жила словно под землей… Там была куча времени, чтобы делать уроки.
— Вот так! — объявила миссис Данн. — Я очень тобой горжусь.
Элеанора искренне порадовалась, что их разделяет стол. Миссис Данн явно была не прочь обнять ее еще разок.
— Но позвала я тебя не поэтому. Сегодня утром мне позвонил мужчина, спрашивал тебя. Сказал, что он твой папа, а сюда звонит, потому что не знает домашнего номера.
— Ну, у нас дома нет телефона, — объяснила Элеанора.
— А! — сказала миссис Данн. — Понимаю. Твой отец в курсе?
— Видимо, нет. — Элеанора искренне удивилась уже тому, что он вообще знает ее школу.
— Ты хочешь ему перезвонить? Можно отсюда.
Перезвонить ему?.. А с чего он-то решил позвонить? Может, случилось что-то ужасное? Взаправду ужасное. Может, бабушка умерла? Боже.
— Конечно… — сказала Элеанора.
— Ты же знаешь, что всегда можешь воспользоваться моим телефоном, если нужно.
Она поднялась и села на краешек стола, положив руку Элеаноре на колено. Элеанора снова подумала: не попросить ли зубную щетку, раз так. Но не исключено, что это приведет к очередной серии объятий и хватания за коленки.
— Спасибо, — сказала она.
— Отлично! — просияла миссис Данн. — Ну, я отойду тогда. Подправлю помаду.
Миссис Данн вышла, а Элеанора набрала номер отца — удивляясь, как он до сих пор сохранился в глубине ее сердца. Он поднял трубку после третьего гудка.
— Привет, пап. Это Элеанора.
— Привет, детка. Как жизнь?
Она на миг задумалась: не сказать ли правду?..
— Отлично.
— А как все?
— Отлично.
— Ребята никогда не звонят.
Нет смысла объяснять, что у них нет телефона. Или говорить, что сам он никогда не звонил — даже когда телефон был. Или, допустим, рассуждать о том, что ему самому стоило бы найти возможность поговорить. Учитывая, что у него есть телефон, и машина, и пристойная жизнь.
Бессмысленно говорить отцу что-нибудь в таком роде — это Элеанора поняла давно. Так давно, что уже не могла припомнить, когда именно.
— Слушай, у меня идея, — сказал он. — Я тут подумал: может, ты заглянешь к нам в пятницу вечером?
Голос отца — как у актера на телевидении. Типа того чувака, который пытается продать вам какой-нибудь альбом — хиты «Диско 70-х» или последнюю коллекцию «Time-Life».