Ничего на это не ответил Павел Серафимович, лишь еще больше нахмурил брови. Старый странник был прав и своими словами выразил все его мысли.

– Да мало того что коммунисты объявляют их кулаками, начинают целую войну против трудолюбивых людей, так еще и середняков, которые не записываются в коммуну, подкулачниками назвали.

– И они тоже враги?

– И они также! Совсем недавно люди завидовали настоящим хозяевам, тайком мечтая разбогатеть, иметь хорошие наделы, много скота. А теперь что? Богатые завидуют бедным, потому что тех никто не трогает. Поэтому получается, что трудолюбие уже не в почете? Лучше быть лодырем и бедным, чем хозяином? Я вот век прожил, всего по миру наслушался, но чтобы бедность была в почете? Нет, такого еще не было, – рассуждал старик. – А теперь всем заправляют коммунисты и комсомольцы. А кого туда принимают? Нет, не настоящих хозяев, а самых бедных. Правильно ли это? Один Бог знает, а я лишь Его творение.

Старик умолк. Павел Серафимович сидел напротив него за столом, положив на колени большие натруженные руки.

– Так теперь я должен стыдиться своего достатка? – с легкой иронией в голосе спросил он.

– Может, не стыдиться, но и не показывать, что имеешь достаток, – почти прошептал Данила.

– Поля в камору не спрячешь.

– Согласен, но мудрые люди уже лазейку нашли, – шептал кобзарь, словно кто-то мог подслушать.

– Какую? – вполголоса спросил Павел Серафимович.

– Не знаю, добрый человек, поможет ли тебе это, но слышал, что некоторые состоятельные люди поля делят, чтобы их не отобрали коммунисты.

– Как это? – поинтересовался мужчина.

– Отписывают на сыновей, на родственников или кого другого – временно, по договору. Вот смотри, у тебя большой надел, ты договариваешься с кем-то, делишь землю, половину кому-то отписываешь, и все! Пришли к тебе чекисты землю отбирать, а ты им бумажку, документ, значит. Смотрите, говоришь, я свою землю сыну отдал, поэтому у меня нечего забирать, остался небольшой надел. Должен же ты где-то огород посадить? Не так ли?

– Хорошая подсказка! – довольно отозвался мужчина. – И правда, можно же разделить землю. Но получится ли у меня?

– Деньжат приплатите кому надо, так перепишут надел и документы выдадут, – сказал старик, многозначительно подняв палец.

– Гм… Надо попробовать, – рассуждая о совете кобзаря, сказал Павел Серафимович. – А скот? Его же не разделишь?

– И скотину так же делят! – возбужденно сказал старик. – У кого было две коровки, отдают родственникам по договоренности одну. Опять же: пришли к тебе, а в хлеве только одна корова. Что здесь забирать?

– А если много коров? А еще и бык, лошади, куры, гуси, кроли. Что с ними люди делают?

– Если не удалось разделить, то продают скот. Слышал, что на базарах полно и мяса, и кож, и живого скота. Лучше уж перевести хозяйство в деньги, чем даром отдать в коммуну. Разве не так?

– Оно-то так, но жалко, ой как жалко хорошую и ухоженную скотину! Бывало, гоню утром на пастбище стадо, а меня от гордости распирает: мои буренки самые лучшие, упитанные, сытые, большие, вымя до земли, кони статные, вычищенные до блеска, подкованные. И теперь я должен свою гордость сбыть?

– А что делать? Сейчас за коня можно наторговать сто рублей. Но цена на них вот-вот упадет, потому что ты не один такой, кто хочет выгодно продать. Уже на базаре целые ряды лошадей и коров, и с каждым днем все больше скота пригоняют на продажу. Многие люди не хотят даром отдавать свой скот, поэтому и спешат от него избавиться. Как-то слышал от людей, что в некоторых местах добрый конь уже стоит девяносто, а то и восемьдесят рублей. Дороже не будет, а вот упасть цена может. Скотину отобрать можно, а деньги как ты заберешь? Правильно я говорю?

– Да, Данила, да, – думая о чем-то своем, ответил хозяин.

– А кур, гусей, кролей, – продолжал Данила, – наверное, не будут отбирать. Где же человеку кусок мяса взять или яйцо ребенку? Не так ли?

– Правильно ты говоришь, Данила, – вздохнул Павел Серафимович. – Только беспокоит ли это кого-то?

– И вот еще что слыхивал, – продолжил кобзарь, – коммунисты закрывают церкви, снимают колокола, а священников арестовывают.

– Господи! – Мужчина размашисто перекрестился. – Безбожники! И Христа на них нет! Где же тогда людям Богу помолиться? Кто детей крестить будет? Молодых венчать? И жить не дают, а умрешь – некому будет отпеть. Что же это делается?! И чем батюшка-то провинился? Чем он им не угодил?

– Частенько люди шли в церковь, чтобы не только помолиться, но и посоветоваться со священниками, а те против колхозов. Говорят, что и в воскресенье будут люди в коммуне работать, и в праздники, ведь для коммунистов Бога не существует.

– Антихристы! Безбожники! И не боятся наказания Божьего!

– Они ничего не боятся, потому что власть в их руках.

– Но на все же есть воля Божья.

– Есть. И придет время, когда безбожники будут наказаны, а сейчас коммунисты и комсомольцы возомнили себя и царями, и богами на земле, – глухо произнес старик. – Но ты, добрый человек, о нашем разговоре – никому! И сам осторожней будь в словах. Если меня накажут – не беда, я уже век свой прожил. Да и терять мне нечего. Разве что кобзу жалко, – улыбнулся в усы Данила. – Хороший инструмент, таких остались единицы.

– И кобзарей таких, как ты, – прибавил Павел Серафимович.

– Поговорил с тобой, отогрелся, наелся-напился, пора и честь знать. Разбужу парнишку и отправлюсь дальше.

– Куда ты пойдешь? Сейчас люди подойдут тебя послушать, да и ночь скоро. Оставайся здесь. Можешь пожить, сколько тебе надо. Пока есть хлеб на столе – до тех пор буду им угощать.

– Спасибо тебе, – поклонился старик. – Переночую и пойду по свету дальше. Со мной ничего не случится, а вот Василек может заболеть.

Скрипнули двери, впустив морозные клубы. К дому начали подходить крестьяне, чтобы послушать песни и рассказы Данилы. Зашла и Варя со своей неразлучной подругой. Павел Серафимович улыбнулся сам себе: девушки были в сапожках и все стреляли глазками, любуясь обувью.

– Будь дома за хозяйку, – шепнул Варе отец, – нам с матерью надо отойти по делам.

– Хорошо, – кивнула она. Девушка подняла голову и с благодарностью посмотрела отцу прямо в глаза.

– Вот видишь, – сказала Варя Ганнусе, как только отец вышел из дому. – Хотела сегодня поговорить о нашей с Андреем женитьбе, но опять не получится. И так всегда: то одно помешает, то другое, – вздохнула она. – Хорошо, что хоть есть кому поддержать.

Ганнуся пожала ей руку, успокоила, и уже через мгновение девушки заслушались новой песней, которую припас слепой Данила.

Павел Серафимович шел по селу молча. Жена попыталась с ним заговорить, но тот был какой-то растерянный, отвечал невпопад. Надежда хорошо знала мужа: если погрузился в свои мысли, то бесполезно вытаскивать его оттуда. Поэтому тоже шагала молча, любуясь обновленными улицами. Полная луна в окружении мерцающих ясных звезд разливала свое серебряное сияние, отчего снег отсвечивал еще более яркой белизной.