— Он участвует в создании лица нашего десятилетия, зайка, — язвительно сообщаю я.

— Только будущее окончательно расставит все по местам, — осаживает меня Ева.

— По-моему, будущее уже наступило, зайка.

Мы оба ржем как сумасшедшие. Но затем я смолкаю, чувствуя уныние и нежелание продолжать беседу. Ресторан набит людьми под самую завязку и все далеко не так ясно, как хотелось бы. Люди, которые приветственно махали нам рукой, видели, как Коррин и Максвелл остановились у нашего стола и скоро на нас обрушится целая толпа визитеров. Я выпиваю еще одну чашечку саке.

— Да что у тебя такой постный вид? — восклицает Ева. — Ты же звезда!

— Тебе не кажется, что здесь холодно? — спрашиваю я.

— Да что с тобой? У тебя просто ужасный вид!

— Тебе не кажется, что здесь холодно? — спрашиваю я снова, отмахиваясь рукой от мухи.

— Когда ты едешь в Вашингтон? — спрашивает она наконец.

— Скоро.

Джейми сказала:

— Ты рожден под единственным знаком гороскопа, который не является живым существом.

— Что ты имеешь в виду? — ворчу я.

— Ты — Весы, — сказала она. — А весы — неживые.

Я лежал и думал: «Интересно, на что она намекает?» Я лежал и думал: «Я хочу трахнуть ее еще разок».

— Но я всегда считал себя Козерогом, — вздохнул я.

Мы лежали на лужайке, по краям которой росли деревья в красках осени, и я прикрывал глаза рукой от яркого и все еще жаркого солнца, пробивавшегося сквозь листву; наступил сентябрь, лето кончилось, мы лежали на лужайке кампуса и слышали, как кто-то блюет в комнате с открытым окном на втором этаже Бут-Хауса, а из другого окна звучит Pink Floyd — «Us and Them» — я снял рубашку, а Джейми кое-как растерла крем для загара по моей спине и груди, и я думал обо всех девушках, с которыми я переспал за это лето, группируя их попарно, распределяя по категориям, удивляясь случайно обнаруженным аналогиям.

У меня онемели ноги, и тут проходившая мимо девушка сказала, что ей понравился рассказ, который я зачитал на занятиях по писательскому мастерству, Я кивнул, не удостоив девушку особенным вниманием, и она пошла дальше. Я нащупал презерватив, лежавший в моем кармане. Я принял решение.

— Я уйду с этого курса, — сказал я Джейми.

— Нет будущего, нет будущего, нет будущего — у тебя![122]— напела в ответ Джейми.

И теперь в номере миланской гостиницы, я вспоминаю, как я расплакался в тот день на лужайке, потому что Джейми сказала мне кое-что, нашептала мне на ухо так непринужденно, словно могла поделиться этим с кем угодно: она шептала о том, как ей хочется взорвать кампус «ко всем чертям собачьим», и о том, что это она виновата в смерти своего бывшего бойфренда, и о том, как кое-кому неймется полоснуть по горлу ножом Лорен Хайнд, и обо всем об этом она рассказывала, как будто это были сущие пустяки. Исповедь Джейми прервало появление Шона Бэйтмена, принесшего упаковку пива Rolling Rock. Шон лег рядом с нами и принялся щелкать костяшками пальцев, и мы закинулись колесами, и я лежал между Шоном и Джейми, которые время от времени обменивались одним им понятными взглядами.

В какой-то момент Шон прошептал мне на ухо:

— Все парни считают, что она — шпионка.

— Ты многого добьешься, — прошептала мне Джейми в другое ухо.

Воронье, крылатые тени, кружились над нами, а в небе летел маленький самолетик, оставляя за собой след, похожий на эмблему Nike, и когда я наконец приподнялся, сел и посмотрел, что происходит, на другой стороне лужайки, рядом с Концом Света, я увидел съемочную группу. Казалось, что они не вполне уверены, в какую сторону им направиться, но Джейми помахала им рукой и они живо нацелили камеры на нас.

На следующий день помощники продюсера из французской съемочной группы накачали меня героином и отправили в Милан на частном самолете, который предоставил некто, которого все называли «мистер Лейзер», а пилотировали самолет два японца. Мы приземлились в аэропорту Линате, и помощники продюсера поселили меня в гостинице «Principe di Savoia». Хотя была пятница, в городе наблюдалось безлюдье — сезон уже давно кончился. Меня заперли в люксе под охраной двадцатитрехлетнего итальянца по имени Давид, вооруженного «узи». Съемочная группа, судя по всему, остановилась в районе, который называется Брера, но никто не потрудился оставить мне номер телефона или адрес, и только режиссер раз в два-три дня заглядывает ко мне. Как-то раз на одну ночь Давид перевозит меня в гостиницу «Diane», но затем мы возвращаемся назад в «Principe di Savoia». Мне говорят, что съемочная группа в настоящий момент снимает натуру возле La Posta Vecchia. Мне говорят, что они уедут из Милана через неделю. Мне говорят, что я должен отдыхать и ни о чем не думать.

Я звоню моей сестре в Вашингтон, округ Колумбия.

В первый раз срабатывает автоответчик.

Я не решаюсь оставить сообщение.

Во второй раз отвечает сама сестра, но у них там глубокая ночь.

— Салли? — шепчу я.

— Алло?

— Салли? — шепчу я. — Это я. Это Виктор.

— Виктор? — стонет она. — Ты знаешь, сколько времени?

Я не знаю, что сказать, и вешаю трубку.

Позже, когда я звоню снова, в Джорджтауне уже утро.

— Алло? — отвечает Салли.

— Салли, это снова я, — говорю я.

— Почему ты шепчешь? — раздраженно спрашивает она. — Где ты?

Услышав ее голос, я начинаю плакать.

— Виктор? — говорит она.

— Я в Милане, — шепчу я в промежутках между всхлипываниями.

— Где-где? — спрашивает она.

— В Италии. Молчание.

— Виктор? — начинает она.

— Да? — говорю я, утирая лицо.

— Это розыгрыш?

— Нет. Я действительно в Милане… Помоги мне.

После короткого молчания ее интонация резко меняется и она говорит:

— Кто бы это ни был, у меня больше нет времени.

— Нет, нет, нет — подожди, Салли!

— Виктор, встречаемся за ленчем в час, хорошо? — говорит Салли. — Чего ты такое несешь?

— Салли, — шепчу я.

— Кто бы это ни был, я прошу вас больше не звонить мне.

— Погоди, Салли…