Ринки, несомненно, доволен.

– Не беспокойтесь, советник, долго мучиться не придется. Под тяжестью вашего тела петля эта еще до того, как вы задохнетесь, перережет вам горло. Но спешить мы не будем. Постоим, потолкуем. Жизнь, советник, самая драгоценная штука, ее жальче всего потерять.

«Коротышка» уже спрыгнул вниз и показал мне, куда надо встать.

– А если не встану? – спросил я.

– Не ждите пули. Вдвоем мы вас все равно повесим. Сначала поставим на ведро, накинем петлю, а потом выбьем ведро из-под ног.

Я услышал в кустах какой-то шорох. Где именно, уточнить не смог. Но шорох был. И самое неприятное, что «коротышка» его тоже услышал.

– Посмотреть бы кругом, Осси, – сказал он настороженно, – вдруг кто-нибудь…

– Кто? – отмахнулся Ринки. – От «хвоста» еще в Городе оторвались. Да и «хвост» ли это был?

– Тогда начинаем, – «коротышка» расшаркался перед ведром. – Приглашаем к трону, советник.

В глубине души все же на что-то надеясь (а вдруг шорох – предвестник появления Мартина, вдруг Мартин догнал нас и вот-вот вмешается в этот фатальный для меня спектакль), я медленно-медленно встал на опрокинутое ведро.

– Ай да советник, ай да умница, – юродствовал Ринки. – Сейчас схлопочем вам и петельку.

Пока «коротышка» держал меня за ноги, Ринки надел мне петлю. Она свободно легла на шею, но из нее не выскочишь.

Я замер, прислушался: может, шелохнется что-то вблизи. Если это Мартин, то почему он медлит?

– Когда узнает Мердок, не ждите награды, – сказал я.

– От кого он узнает? – засмеялся Ринки.

– Один свидетель у вас уже есть. И вы так в нем уверены?

– А его уже нет, – проговорил Ринки и выстрелил «коротышке» в спину. – Ну, теперь ваша очередь, советник. Умирать надо с достоинством.

Он неторопливо подошел ко мне, не опасаясь, что я ударю его ногой, – любое мое резкое движение тотчас зятянуло бы петлю, – и примерился, чтобы выбить у меня из-под ног ведро.

Неожиданный выстрел из тумана свалил его на землю. Пистолет, прикончивший «коротышку», отлетел в сторону. А из-за кустов появился Мартин.

– Посмотри, убит или нет? – попросил я.

– Жив, – нагнувшись к Ринки, ответил Мартин. – Я по ногам стрелял. Давай я тебя развяжу.

Освобожденный от пут, я растер себе шею и кисти рук.

– Еще бы немного – и снимал бы труп с виселицы. Я слышал шорох в кустах минуты три назад. Это ты был? Так почему не стрелял?

– Туман. Боялся промахнуться. Пока они тут все налаживали, подполз вплотную. А ты уже в петле…

– Сообразил, что в экипаже был капкан?

– Не сразу. Но старался не упустить ваш кэб. А они, должно быть, заметили. Начали петлять.

– Не думал, что ты нас потеряешь. Кстати, где?

– Уже за Городом, вероятно на развилке, у колодца с распятием. Ехали минут двадцать по дороге – никого. Спрашиваем встречного: не проезжал ли кто? Не проезжал, говорит. Пришлось возвращаться и сворачивать на проселок к лесу. Тут и нащупали ваш след. Фиакр я оставил на дороге, а сам пешком прямо сюда: голоса послышались. Подошел ближе – все ясно. Из банды Мердока.

Ошиблись мы с тобой, Дон. Ринки от себя работал. Мстил мне за «Гэмблинг-хауз». Это он стрелял в меня тогда у отеля, он и полицейского убил. Сам признался и подтвердил, что Мердок об этом ничего не знает и не узнает. Потому и с напарником расправился, чтоб свидетелей не было.

Мартин наклонился над убитым «коротышкой».

– Кажется, в лесной «берлоге» встречались?

– Там и Ринки был.

– Ну, всю шваль не запомнишь. А почему он от Мердока таился?

– Из страха, наверно… Поехали в город. Мертвеца здесь оставим, а Ринки сдадим в полицейский госпиталь вместе с моим рапортом Бойлю.

Неожиданное вмешательство Ринки не внесло никаких изменений в нашу игру с Мердоком. Бойль лишь потребовал обстоятельного рассказа о случившемся в «Гэмблинг-хаузе» и на лесной дороге за Городом. «Везет вам, Ано, – сказал он, – умеете вы убирать противников и, главное, не своими, а чужими руками». – «Гибнут не только противники, Бойль, – ответил я, – гибнут и друзья. Вспомните хотя бы Луи Ренье. А кто убил его? И долго ли осталось бы жить Питу Селби, если б Ринки ушел от пули Мартина?»

Но история с Ринки уже позади. А сейчас я сижу у дверей больничной палаты, куда час назад привезли Стила. К сенатору меня не пустили: у постели больного идет консилиум.

Я был у него дома. Перепуганная горничная сообщила, что сенатор очень беспокоился о Минни: барышня уехала за покупками, но так и не вернулась до вечера, а потом вдруг принесли письмо. Кто принес, она не знает. Вроде обыкновенный посыльный, с бородой и шрамом под глазом. Только это она и заметила. Сенатор вскрыл письмо, прочитал – и упал. Горничная бросилась за врачом – он живет напротив, и тот сразу же привез Стила в больницу святой Магдалины. «А где письмо?» – спросил я. «Сенатор спрятал его в карман».

Я уже успел поговорить с личным врачом сенатора, когда он на минуту покинул палату, чтобы дать указания дежурившей сестре милосердия. «Не волнуйтесь, – успокоил он меня, – ничего страшного. Сердечный приступ. Как только закончится консилиум, вас к нему пустят. Ему уже легче. Он в полном сознании, но чем-то крайне расстроен. Я думаю, вы будете ему полезнее нас».

Наконец в дверях появляются участники консилиума. Личный врач Стила шепчет мне на ухо: «Все в порядке, сердце выдержало. Постарайтесь не тревожить сенатора». И я вхожу в палату.

Сенатор лежит под белым одеялом, обросший седой щетиной, – видимо, с утра не побрился. Он выглядит постаревшим лет на десять. Но не это меня встревожило, а растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах – вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а от скрытой душевной боли.

– Хорошо, что вы пришли, Ано, – говорит он и дрожащей рукой вынимает из кармана больничной пижамы письмо в зеленом конверте с краткой надписью: «Джемсу Стилу, сенатору».

«Уважаемый мистер Стил, – читаю я, – ваша племянница жива, здорова и пока находится у нас, в надежном и недоступном для полиции месте. Кормят и обслуживают ее отлично, но увидеться с вами – иначе говоря, вернуться домой – она сможет лишь послезавтра, по окончании выборов, когда будут подсчитаны все голоса, в том числе и поданные за вас лично. Согласно конституции, вы можете подать в отставку и отдать свои голоса любому избранному вами политическому деятелю. Вот мы и предлагаем вам сделку: мы отдаем вам Минни, вы нам – свои голоса, точнее, избранному не вами, а нами политическому деятелю. Имя его Тур Мердок, имя вам известное и отнюдь не ласкающее ваше ухо, но таковы уж условия сделки. И мы требуем этого не по его инициативе, а потому, что ему сочувствуем и за него голосуем. Сделать придется так: вы тотчас же вызываете вашего личного адвоката и диктуете ему надлежащее заявление в двух экземплярах. Один из них адвокат предъявит избирательной комиссии, другой экземпляр ваш представитель передаст нашему в кафе „Жюн“ завтра в полдень, как раз накануне выборов. Поэтому советуем поторопиться. Сообщаем, что у нашего в петлице черного сюртука будет расшитая галуном ленточка. Ваш спросит: „За кого вы голосуете?“ Наш ответит: „Только не за популистов“. Тогда и должен быть передан ему из рук в руки требуемый документ. На другой день ваша племянница будет доставлена домой.