Наполеон вернулся к мысли о том, что для господства на континенте и устранения на нем английского влияния, для победы над морем через сушу, ему необходимы не только победы, но и большой альянс. Непрестанно обдумывая свое положение в самый разгар войны, он пытался найти себе союзника. После Пруссии оставались Россия, с которой он воевал, и Австрия, которая, под видимостью нейтралитета, вела военные приготовления у него в тылах. Хотя российский двор, возбужденный британскими предложениями и хвастовством генерала Беннигсена, казался как никогда полным энтузиазма, его генералы, офицеры и солдаты, которые несли на себе бремя ужасной войны и которые по милости варварской администрации питались картофелинами, вырытыми из-под снега, испытывали совсем иные чувства и вели совсем иные речи, нежели придворные в Санкт-Петербурге. А поскольку они восхищались французской армией и не чувствовали к ней национальной ненависти, какую нередко внушает народам соседство или даже общее происхождение, то задавались вопросом, почему их заставляют проливать кровь ради англичан, которые вовсе не спешат их поддержать, и пруссаков, которые почти не умеют защищаться.

Мысль о том, что Франция и Россия, при разделяющем их расстоянии, не имеют предмета для споров, не раз приходила в голову дальновидным русским военным и обнаруживала себя в их речах. Многие французские офицеры, взятые в плен и возвращенные по обмену, слышали знаменательные речи на эту тему даже из уст князя Багратиона, самого доблестного из русских генералов, который по очереди командовал русскими авангардами при атаках и арьергардами при отступлениях.

Все эти подробности, пересказанные Наполеону, заставили его задуматься, и он пришел к мысли, что, может быть, с Россией как раз и следует в конце концов договориться, чтобы закрыть для Англии порты и кабинеты континента. Но если союз с ней и был возможен, то отнюдь не в перерыве между сражениями следовало искать средство его подготовить и заключить. Невозможность немедленного союза с Россией вынуждала Наполеона обратиться к Австрии. Он снова размышлял о союзе с Веной, несмотря на подготовку Австрии к войне, и даже думал, что теперь мог бы вернуть ей Силезию, эту северную Ломбардию, о которой венский двор столь сожалел и которую так упорно пытался вернуть, что даже целых тридцать лет оставался союзником Франции. Взвесив все возможности, Наполеон ограничился двумя и решил выбирать между Австрией и Россией.

Но Австрия скрылась за непроницаемой завесой. В то время как французский посланник в Вене генерал Андреосси ежедневно сообщал о тревожных событиях, проведении воинского набора, закупках лошадей и формировании складов, присланный в Варшаву австрийским двором барон Винцент, напротив, непрестанно твердил с видимостью величайшей искренности, что изнуренная Австрия неспособна к войне и полна решимости поддерживать мир; что в ее действиях следует видеть не угрозу Франции, а только меры предосторожности, вызванные ужасной войной, ведущейся вблизи ее границ, и в особенности возмущениями в Галиции, весьма взволнованной восстанием Польши.

Хотя Наполеон, как и любой другой человек, был склонен верить в то, что ему нравится, и ему хотелось думать, что Австрия еще не оправилась после ударов, нанесенных ей в Ульме и Аустерлице, и император не осмелится изменить слову, данному ему лично на биваке в Уршице, он всё же доверял донесениям генерала Андреосси куда больше, чем заявлениям барона Винцента. «Да, – писал Наполеон Талейрану, – у генерала Андреосси непримиримый дух и он посредственный наблюдатель, который преувеличивает, возможно, то, что видит, но вы легковерны и так же легко соблазняете других, как соблазняетесь сами. Достаточно вам польстить, чтобы вас обмануть. Винцент дурачит вас своей любезностью. Австрия нас боится, но и ненавидит, она готовится к войне, чтобы воспользоваться нашей первой неудачей. Но если захочет, она сможет тотчас вернуть себе всё, что потеряла за полвека, и восстановить величие Австрийского дома, столь пострадавшее от Пруссии и Франции. Я предлагаю ей Силезию. Ее беспокоят события на Востоке? Я готов обещать ей распорядиться Молдавией и Валахией к ее выгоде. Ее тревожит наше присутствие в Далмации? Я склонен пойти на жертвы и обменяться территориями. Или же она всё-таки хочет войны, чтобы в последний раз испытать мощь своего оружия, воспользовавшись тем, что против нас объединился весь континент? Пусть она объяснится, чтобы мне знать, чего придерживаться».

Наполеон рекомендовал Талейрану не оставлять в покое Винцента и непрерывно исследовать тайны австрийской политики. Талейран, побуждаемый императором, делил свое время меж увещаниями польского правительства, добиваясь от него продовольствия и гужевого транспорта, и беседами с Винцентом, выпытывая у того секреты его двора. Он доискивался этих секретов в каждом слове австрийского посланника и в малейших движениях его лица. Винцент же неизменно твердил, что в Вене не хотят и не могут воевать и озабочены только собственной безопасностью, не думая ни на кого нападать. Между тем, когда Талейран, зайдя несколько далее, обмолвился о Силезии и дунайских провинциях как о цене альянса, австрийский посланник отвечал, что не имеет инструкций по столь важным вопросам и должен снестись со своим двором, что он и сделал, без промедления передав предложения Талейрана Штадиону.

Штадион руководил тогда иностранными делами Австрии. Секрет Штадиона и его двора легко было разгадать, если отбросить внешние любезности и перейти к сути дела, в которой не было ничего приятного. Австрия вооружалась, чтобы воспользоваться неудачами французов, и было бы опасной ошибкой верить, что Франция может блестящими предложениями вернуть себе расположение этой мстительной державы. В ситуации непрестанной перекройки европейских государств Австрия не верила ни в какую стабильность и не желала брать, в возмещение наследственных провинций, издревле принадлежавших ее дому, провинции, которые ей давали из соображений сиюминутной политики. Эти провинции могли так же легко отобрать, как и дали, и вдобавок ей пришлось бы платить за них войной против ее обычных союзников на стороне того, кого она считала автором всех своих несчастий. Поэтому предложения Наполеона не могли привлечь Австрию и внушить ей доверие, ее отказ от любых его предложений был предопределен заранее. Но, осаждаемая вопросами, она не могла отмалчиваться или отказываться выслушать какие бы то ни было предложения. Поэтому она замыслила демарш, который доставлял ей в настоящую минуту приемлемый ответ, а позднее – средство воспользоваться событиями, какими бы они ни были. Австрия задумала предложить Франции свое посредничество при воюющих дворах. Предложение было наилучшим образом просчитано как в отношении настоящего, так и в отношении будущего. В настоящем она доказывала, что хочет мира, трудясь над ним сама. В будущем она могла открыто трудиться над делом мира и добиваться выгодных для себя условий в том случае, если Наполеон победит.