Я встал с кровати. И к обычному своему времени неторопливо спустился вниз.

Что ж, меня не надо было просить побыстрее заканчивать третью книгу, я и сам хотел этого. Поэтому все дни я проводил за письменным столом перед стопкой бумаги, не выходя, даже чтобы немного размяться.

До восьмой главы дело спорилось, но как только я приступил к девятой, работа застопорилась, каждый день стал для меня мучительным испытанием. В разгар этой борьбы с самим собой ко мне однажды под вечер пришла госпожа Родительница.

— Тебе следует встречаться со всеми, кто к тебе приходит, — сказала она, — и с открытым сердцем выслушивать их. Считай их всех своими братьями и сестрами. Таким образом ты и им поможешь, и для себя найдешь в их историях массу поучительного…

Нечто подобное я уже раза два слышал от госпожи Родительницы и раньше, но, ухватившись за ее же собственные слова: «Не трать время на прогулки, лучше пиши», отказывал всем незнакомым людям, которые приходили в дом без всякой определенной цели только потому, что им почему-то вдруг захотелось пообщаться со мной. К тому же, перевалив за девятый десяток, я ощущал себя безобразным дряхлым стариком, и у меня не было никакого желания показываться чужим людям.

Но когда тебе говорят об одном и том же в третий, а потом и в четвертый раз, остается лишь повиноваться. Когда однажды, тяготясь своей глухотой, я воспользовался слуховым аппаратом, Бог сказал мне: «Не прислушивайся к окружающему шуму, берегись пыли», и я повиновался ему, но, может, рассказы незнакомых мне посетителей это вовсе не шум? В конце концов я решил, что смогу выделить для них время после обеда, но не более получаса.

Однако через полчаса почти никто не уходил. Кое-кто сидел у меня по часу, а то и по два. Иногда посетителей оказывалось сразу двое, в такие дни мне почти не удавалось работать над книгой. Но я старался не проявлять недовольства, убеждая себя, что это тоже часть моего обучения. Зато когда у меня была возможность писать, я все силы отдавал творчеству, дорожа каждой минутой.

И вот в такое время в Токио появился мой зять: он сопровождал правительственную делегацию из Судана, впервые прибывшую с визитом к какому-то ответственному лицу из японского правительства. Зять приехал за два дня до прибытия делегации, чтобы подготовить все для ее встречи, все пять дней, пока делегация находилась в Японии, он жил вместе с ее членами в гостинице, затем, проводив их в обратный путь, остался еще на день, чтобы урегулировать все дела. Так что с нами он провел всего три дня. Да и в эти дни он постоянно уходил в присутствие, и мы встречались только два раза в день за столом.

Во время этих разговоров я сразу заметил, что зять, бывший до отъезда в Судан каменным истуканом, превратился в человека. Когда дочь спросила его, как там сестра, он с готовностью принялся рассказывать:

— Да ничего, справляется кое-как. Там очень уж пыльно, сколько ни убирай в доме, пыль все равно оседает, и у жены просто руки опускаются. Других дел у нее почти нет, но выходить из дома, в общем-то, некуда: магазинов нет, гулять негде. Впрочем, всем необходимым она обеспечена, так что забот никаких… Зато она подружилась с супругой французского посла, и та часто приглашает ее к себе. Жена всегда радуется, это для нее отдушина…

Вот и все, что он ответил, а о неблагоприятных для жизни природных условиях, о жаре, которые так беспокоили его до отъезда в Судан, не сказал ни слова. Тогда я рассказал ему об увиденной по телевизору передаче про суданскую железную дорогу, о статье Митико Инукаи, посвященной проблеме помощи скопившимся на юге Судана голодающим беженцам из Эфиопии, и спросил его, действительно ли это такое ужасное место.

— Конечно, в стране, где повсюду пустыня и где температура поднимается до сорока, а то и до пятидесяти градусов, жить тяжело, но ведь люди живут, — сказал он. — Я просмотрел статью Инукаи в последнем номере журнала здесь, в Токио. Дело в том, что южная часть Судана весьма богата полезными ископаемыми, японские торговые фирмы очень не прочь начать там разработки, но пока это им не удается, у них связаны руки из-за того, что туда стекаются беженцы из Эфиопии… Раньше госпожа Инукаи оказывала продовольственную помощь голодающим суданцам в северо-восточных районах Судана. На первый взгляд это очень просто — накормить людей, но там ведь ничего нельзя достать — ни транспортных средств, ни прочего, ничего того, что в цивилизованной стране не представляло бы никаких трудностей. Ей самой приходилось заботиться обо всем — о грузовиках, шоферах, я уже не говорю о бензине. Она все доставляла в Судан сама… К тому же, чтобы пустить привезенные продукты в дело — ну, там, сварить из них кашу или суп, — нужны печи, топливо, вода, а достать это не так-то просто. Ей пришлось буквально из ничего все организовывать самой, что стоило просто нечеловеческих усилий… Но об этих трудностях она не пишет…

Я воспринял его слова как намек на их собственные житейские трудности и больше уже ни о чем не расспрашивал. Однако, судя по всему, зять чувствовал себя прекрасно, а ведь именно состояние его здоровья так беспокоило нас накануне его отъезда, он не казался утомленным, за столом ел за обе щеки, что бы ни подавалось, выпивал по два бокала вина, ранее ему запрещенного из-за печени.

Когда, накануне отъезда зятя в Судан, врачи предписали ему полный покой, я тайком от него решил спросить совета у госпожи Родительницы, и она мне сказала, что если он с радостью примет нынешнее назначение, то за одну ночь выздоровеет. Я не стал передавать ему эти слова, зная, что он человек неверующий, и теперь тихо радовался, видя его в добром здравии. К тому же, судя по его бодрому виду, он вполне был доволен своим нынешним положением, и у меня отлегло от сердца. И еще одно меня радовало, хотя я никому и не говорил об этом: мне казалось, я вижу перед собой доказательство того, что Бог обязательно поможет человеку, повинующемуся Его воле, вне зависимости от того, верит этот человек или нет.

Благополучно справившись со своими обязанностями, зять в бодром состоянии духа вернулся на бесплодную суданскую землю.

Уже потом, когда он уехал, я вдруг вспомнил то, что он мне рассказывал, и мысли мои невольно устремились к далекой стране близ экватора. Мне не давал покоя тот факт, что японские торговые компании в поисках сырья добрались уже до Южного Судана с его бесплодными незаселенными пустынями. Интересно, что почувствовали эти японцы, узнав, что именно там, где они готовились приступить к разработке наконец-то обнаруженного месторождения, собрались сотни тысяч умирающих от голода беженцев из соседней Эфиопии и беженцы эти, осев на бесплодной равнине, молча ждут, когда их спасут от смерти? И там же японка, судя по всему уже очень немолодая, Митико Инукаи ради спасения голодающих беженцев из Эфиопии одна борется с трудностями, превосходившими всякое воображение. Зять узнал о ее доброй воле… А поскольку все это происходило в стране, где он служит, то, естественно, затронуло и его сердце, и, наверное, он, как и любой другой японец на его месте, ощутил на себе бремя новой миссии…

В один из дней, когда я предавался таким мыслям, вскоре после обеда ко мне пожаловала госпожа Родительница.