Пьеса начиналась со сцены, в которой мальчик без тени встречает королеву эльфов, также лишенную тени. Нужно было очень сложное освещение. Они спорили, следует ли показать, как крыса ворует тень, и решили оставить крысу для более позднего столкновения. Штейнинг назвал мальчика Томасом — аллюзия на Верного Томаса; он не принц из волшебной сказки и вообще не принц, сказал Штейнинг, и Олив согласилась. Мальчик будет идти вброд через кровавую реку — это можно сделать красным прожектором, — а королева даст ему серебряную ветвь яблони: и талисман, и неиссякаемый источник пищи, как это часто бывает в кельтских мифах. Еще она даст ему угольный шар, который защитит его в час нужды. «Жаль, — сказал Штейнинг, — что мы не можем показать, как папоротники и плауны угольного шара снова оживают, по волшебству». Он нарисовал задник сцены, каким его видел, — рисовал углем и размазывал угольную пыль, чтобы показать эффекты. На заднике были серые и черные слои, уступы, идущие под углом вниз. Он обсуждал со Штерном, нельзя ли сделать так, чтобы по уступам танцевали одушевленные существа, крохотный народец. Штерн предложил поставить за сценой кукловода, который прекрасно сможет управлять многими существами. Они будут появляться и исчезать. Штейнинг рисовал углем папоротники и стрекоз — серых на сером. Олив сказала, что растения в угольном пласте действительно иногда возвращаются к жизни — или к смерти, выдыхая газы замедленного разложения. «Вечный ужас шахтеров — удушливый газ, который убивает внезапно». «Да, Dampf,[108]— сказал Ансельм. — Я знаю». — «И еще, — продолжала Олив, — угарный газ. Говорят, он пахнет цветами — фиалками. На самом деле это моноксид углерода. А третий, самый ужасный, — гремучий газ, тоже продукт разложения древних растений, он просачивается сквозь скалы или, шипя, выходит из трещин».

Она замолчала, вспоминая страшное.

Штейнинг начал рисовать. Демон, состоящий из цветов, другой — из перекрученных канатов, третий — огненный, с короной из языков пламени на пылающей гриве.

— Я могу такие сделать, — сказал Вольфганг.

— Есть еще выжигальщик, — сказала Олив. — Это шахтер в мокрой белой льняной одежде, он носит свечу на длинном шесте, чтобы выжигать гремучий газ.

— Это похоже на балет, — сказал Вольфганг.

— Марионетки в рост человека, — подхватил Август. — И живой человек, танцор в мокрой белой рубахе… все равно, мне хотелось бы сделать так, чтобы цветы оживали.

— Нам нужна героиня, — сказал Штейнинг. — В начале у нас есть хорошая королева эльфов, а в конце — королева теней. Нам нужна главная женская роль.

Он обдумал краткое изложение сказки, которое Олив для него подготовила.

— У вас есть этот очень удачный персонаж — сильф, которого освобождают от паутины, а потом он ничего особенного не делает. Я думаю, что это должна быть она, и мы размотаем ее гораздо раньше, почти сразу после того, как Том спускается в шахту. И тогда она сможет пойти с ним, в составе отряда. Мне нравится гаторн. Мне кажется, он что-то вроде подземного Пэка, «Добрый Малый»? Проказит, но помогает. И еще мне нравится тот белый саламандр, которого сделали Ансельм и Вольфганг — пусть он бегает по уступам и скрывается в туннелях. Но нам нужна главная женская роль. Молодая женщина. Вы можете ее написать?

— Это сильф, — сказала Олив. — Один из четырех Парацельсовых элементалей: сильфы — создания воздуха, гномы — земли, ундины — воды, саламандры — огня.

— Белый саламандр может светиться, когда опасность близко, — сказал Вольфганг.

— Сильф будет бояться глубин, — у Олив заработало воображение. — Ей нужно будет возвращаться на воздух.

— Великолепно. Поработайте над ней. Придумайте ей какие-нибудь занятия. Пускай она ссорится с Томасом. Пускай теряет сознание от подземного воздуха.

Устроить развязку было уже несложно. Олив так и не дописала до конца сказку Тома, которая была задумана бесконечной. Финалом пьесы оказалась встреча с королевой теней, которая плела свою сложнейшую паутину в самой глубокой шахте. Они долго, с удовольствием спорили, должна ли ее играть та же актриса, и решили, что нет. У нее будет свита из летучих мышей, усатых острозубых гномов и крыс. Еще они хорошенько поспорили о том, следует ли этим гномам быть актерами или марионетками, и решили, что нужны и те, и другие. Появится тень Тома. Она будет под чарами королевы теней и откажется подняться на вольный воздух, чтобы воссоединиться с Томом. Олив пожаловалась, что она, как рассказчик, не видит выхода из этого тупика, потому что тени, конечно же, гораздо приятней свободно бегать по темным ходам. Ага, сказал Август, но тут-то и появится Сильф. Она расскажет тени о жизни наверху, о ярких красках, о траве и деревьях.

— Нужна магия, — сказал Штерн. — Для финала. Нельзя закончить пьесу спором.

— Вот тут-то нам и пригодятся угольные шары и цветы. Господа Штерн, вы можете сделать мне черный клубок корней и листьев, который потом расплетется и взорвется удивительными шелковыми цветами и нитями? И еще… — увлекшись, продолжал Штейнинг, — и угольный шар, и серебряная ветвь должны светиться, свет должен воссиять во тьме.

Вольфганг сказал, что в «Питере Пэне» хотели использовать для феи в пузырьке большое увеличительное стекло, и ничего не вышло. В «Питере Пэне» хотели уменьшить живую актрису. А он хочет увеличить угольный шар. Это гораздо проще.

— При свете… — сказал Август, — при свете лицо темной королевы должно принять противный серо-зеленый цвет.

Тень не давала Олив покоя. Наконец она придумала. Тень может заключить уговор, как Персефона, чтобы ей разрешили возвращаться-под-землю, когда на земле лежит снег. Она будет путешествовать среди корней, сказал Штерн. У мифов есть привычка обходить полный круг и возвращаться. А сильф будет навещать тень-под-землей, среди черных алмазов и рудных жил.

Август уже рисовал сильфа — тонкую, изящную фигурку с белыми волосами, стоящими дыбом, словно их раздувает ветром.

Так они изобретали этот мир в течение многих месяцев. Но, в отличие от других сказок Олив, эта должна была обрести плоть. Нужны были кулисы и задники, костюмы и туфли, прожектора, люки, подъемники, ветродуи и тайники, где спрячутся кукловоды. Август нашел средства, Олив уговорила Бэзила и Катарину Уэллвуд вложить деньги в постановку. Настал день, когда все они сели в бархатные красные кресла в зрительном зале «Элизия» и стали прослушивать актеров и актрис, пробующихся на роли эльфийских королев, крыс, гаторнов, сильфа и Тома.

И только тут Олив поняла, что Штейнинг собирается выпустить в роли Тома женщину.

Олив в те дни ходила словно пьяная от счастья и напряжения совместной работы. Ремесло писателя сопряжено с одиночеством, даже если пишет домохозяйка, урывая минуты от домашней работы, на краю обеденного стола. Олив прошла невообразимо долгий путь от шахты «Голдторп» в йоркширском угольном краю до этого дворца с золотом и красным бархатом, до смеющихся и серьезных товарищей, с которыми теперь работала. Она любила их всех и яростно сражалась с ними, когда они вели нить повествования не туда или брали порождения Олив и меняли их неприемлемым образом. Ибо она жила с этими тенями, в этом одиночестве, и любила и ненавидела их, и смотрела, как они идут своим путем и творят что хотят, ничем не скованные.