Весной 1878 вода тяжко больная императрица отправилась в любимую свою Ливадию. Врачи продолжали говорить о возможности улучшения, но сама Мария Александровна с покорностью ожидала конца. Порывы свежего морского ветра привели к тому, что императрица задыхалась до обморочного состояния. Доктор Боткин посоветовал отправиться в Киссинген, а оттуда в Канны. Так и поступили. В Крым Мария Александровна вернулась в конце лета.

Александр Николаевич был рядом с больной женой, жалел ее, не в силах отделаться от неотвязного чувства вины, но и оправдывая себя извечным: так уж получилось, а Господь милостив.

К тому времени стараниями императрицы вокруг дворца были достроены Министерский дом, Свитский дом, церковь Воздвижения Честного Креста, большая оранжерея, Чайный домик и Турецкая беседка, разбиты виноградники и заведены винодельни.

В отсутствие императрицы Александр Николаевич с Катей бродили по аллеям парка и издали производили впечатление молодой и счастливой пары: он – высокий, с гордой осанкой, в неизменном белом сюртуке и белой фуражке с высокой тульей, она – тоже высокая и стройная, несколько пополневшая, но сохранившая девическую свежесть лица и гибкость движений. Никто из близкого круга о Кате не говорил, ее будто не было. Таков был известный всем «секрет».

Дела не оставляли императора и на отдыхе, однако он с большим удовольствием брался за них, освобожденный от петербургского церемониала. Уклад жизни в Ливадии был более свободным, чем в Зимнем дворце. Царская семья была плотно изолирована от внешнего мира, и этикет внутри был упрощен. Впрочем, нравы царского двора оставались своеобразными.

Например, не дозволялось появление перед государем в партикулярном платье, и посол в Англии граф Шувалов, приехавший из Ялты в сюртуке, нетерпеливо ждал идущий следом багаж, дабы надеть мундир.

За большим семейным обедом как-то в отсутствие императора, бывшего в Севастополе, собрались вместе великие князья с женами и детьми. Зашла речь о том, кто кем собирается стать. Маленький великий князь Георгий Михайлович робко сказал, что хочет стать художником. За столом воцарилось зловещее молчание. Мальчик понял, что некстати высказал искреннее желание, и покраснел. Он был наказан за намерение, невозможное для члена царской семьи – лишен малинового мороженого за десертом. По указанию старших, лакей пронес мимо него поднос с серебряными вазочками.

Кстати, в семье было заведено, что за обедом дети сажались между взрослыми. Это побуждало их вести себя серьезно и незаметно впитывать манеры и нормы поведения. Конечно, это стесняло мальчиков и девочек, которые в отношениях между собой оставались просто детьми.

Двенадцатилетний великий князь Александр Михайлович в первый день своего приезда в Ливадию очень стеснялся всего, дичился даже детского общества, предпочитая одиночество. Как-то после полдника он весело скакал по мраморным ступеням дворца, спускающимся к морю, и вдруг налетел на мальчика его возраста в распахнутой на груди розовой рубашке. Оба внимательно оглядели друг друга.

Мальчик первым протянул руку:

– Ты, должно быть, мой кузен Сандро? Я не видел тебя в прошлом году в Петербурге. Твои братья говорили, что у тебя скарлатина. Ты не знаешь меня?… Я твой кузен Ники.

Добрые голубые глаза мальчика и милая манера обращения сразу расположили к нему. Сандро крепко пожал руку Ники.

Тот показал на стоявшую невдалеке няньку с младенцем, укутанным в розовое покрывало:

– Это моя маленькая сестра Ксения. Она еще ничего не понимает. Хочешь, я покажу тебе фонтаны?

– Да!

И они побежали смотреть замечательные ливадийские фонтаны – «Мария», названный так в честь героини поэмы Пушкина и одновременно в честь дочери императора, «Мавританский» фонтан с лежащими рядом сторожем-львом из белого мрамора, фонтан «Нимфа», возле которого любит отдыхать император.

Потом они сидели рядом на ступенях дворца и смотрели, жмурясь от солнца, за плывшими на горизонте кораблями и мечтали, как сами поплывут в дальние страны. (Через два десятка лет Александр Михайлович стал близким и верным другом своего племянника, императора Николая II, и женился на его сестре Ксении.)

Жизнь в Ливадии шла давно заведенным образом, не допуская отклонений от строгого и монотонного порядка. Те же часы завтрака, прогулки, обеда, вечернего собрания. Все делалось как по уставу, и никому из обитателей не позволялось открытой независимости. Однообразие ливадийского существования прерывалось какими-нибудь памятными датами или торжественными празднествами. То отмечали годовщину событий Крымской войны, то государь устроил угощение для гвардейской конвойной роты, несшей охрану дворца, то отправился на новой, роскошно отделанной яхте «Ливадия» в Севастополь для смотра Преображенского и Семеновского полков, возвращавшихся домой с Балкан.

Распорядок дня государя не слишком переменялся по сравнению с петербургским: те же прогулки по утрам (с заходом в Бийюк-Сарай к Кате), завтрак с крепким кофе, работа с бумагами, привозимыми фельдъегерями из Петербурга почти каждый день, прогулка, полдник, прием посетителей и близких, а после раннего ужина игра в карты, если не устраивалось чего другого. Ему нравилось такое времяпрепровождение, нравилось море, чистое небо, легкий воздух; нравилось купаться каждый день и пить красное и белое вино из своих подвалов.

Мальчишкам было скучно. Они то устраивали поход в горы, то катание на шлюпке, то по подсказке цесаревича часами играли в городки. Наконец, царские сыновья Сергей и Павел затеяли спектакль. Решили поставить гоголевского «Ревизора» и сразу предложили отцу роль Городничего. Тот посмеялся и сказал: «Нет, стар уже». Впрочем, актеров набрали без труда. Необыкновенно живой, ловкий и неугомонный Павел играл Хлестакова, а Городничего – Сергей, подчас пугавший отца своей сумрачностью и сосредоточенностью, а так малый был добрый.

Репетиции шли почти месяц. Много было шума, смеха, криков. Привлекли живших рядом Константиновичей, молодых флигель-адъютантов, нескольких барышень, и каждый день после обеда во дворце, а чаще в парке устраивались репетиции, на которых веселились вовсю до темноты, когда пьеса незаметно забывалась, появлялись гитары, и звонкие тенора и баритоны распевали романсы…

Спектакль был назначен на 16 октября и прошел с большим успехом. Все очень хвалили великого князя Павла и умалчивали о неловкости его брата.

Другой наш герой, Дмитрий Алексеевич Милютин, в то время жил вблизи Ливадии в своем имении Симеизе и, подобно государю, испытывал страдания и радости отцовства.

Впрочем, радость первая относилась лично к нему. Вечером в среду 30 августа полковник Фуллон принес в Симеиз конверт с высочайшим рескриптом о пожаловании графского достоинства. Жена и дети были поражены и обрадованы без меры. Прибавка почетного титула, возможность появления графской короны на их письмах и визитных карточках доставили им изрядное удовольствие.

Сам же новоиспеченный граф был скорее удивлен неожиданностью награды. Мелькнула мысль, уж не вспомнил ли государь старое намерение князя Барятинского о приобщении «ненавистника дворянства» к родовитой аристократии… Но как бы то ни было, следовало благодарить.