не очень дорогая, но вполне приличная. В таких глухих местах вещи подобного рода встречаются чрезвычайно редко даже у более зажиточных людей, чем скваттер Холт.

Вся остальная обстановка состоит из двух табуреток и стола, сколоченного из тополевых досок. Железный котелок, несколько кастрюль, сковородок и жестяных ведер, тарелки из того же материала, выдолбленная тыква, служащая ковшом, полдюжины простых ножей, вилок и ложек составляют всю домашнюю утварь.

На стене висит шкура недавно убитой пумы, а возле нее красуются другие меха: лисицы, енота, рыси, мускусной крысы и норки. Они украшают голые стены хижины, придавая ей жилой вид. У двери висит старое седло, и рядом, на деревянном колышке, — уздечка. Поводья стали черными от долгого употребления, а мундштук совсем заржавел.

Несколько светлых женских платьев виднеются на стене около занавески. Да, эта хижина представляет собой весьма примитивное жилище. Ее можно сравнить с грубой шкатулкой, в которую заключены два сверкающих бесценных бриллианта.

В данное время в доме находятся два человека, к которым такое сравнение никак не относится. Это уже упомянутые выше охотники Хикман Холт и его гость — Джошуа Стеббинс, школьный учитель из Суомпвилла. О внешности учителя уже было сказано несколько слов, но она заслуживает более подробного описания. Его тощая фигура и отталкивающая физиономия уже упоминались. Добавьте к этому маленький рост, землистый цвет кожи, срезанный подбородок, острый крючковатый нос и прямые жидкие черные волосы, падающие на лоб до маленьких, как у хорька, глубоко посаженных глаз. Придайте этому лицу зловещее выражение, и перед вами будет портрет Джошуа Стеббинса. Трудно сказать, почему облик учителя вызывает отвращение: черты его лица довольно правильны, и, если бы не землистый оттенок кожи, вряд ли можно было бы назвать Стеббинса некрасивым. Глаза его не косят, а тонкие губы сложены в благочестивую улыбку. Может быть, именно это напускное благочестие, столь очевидно не соответствующее внутренней сущности Джошуа Стеббинса, и производит отталкивающее впечатление. В юности лицо его было, по-видимому, более привлекательным, но с тех пор на него легла печать порока.

Трудно себе представить, чтобы этот человек мог когда-нибудь предаваться греховным страстям, которые так не вяжутся с его теперешней профессией и поведением. Но Джошуа Стеббинс не всегда был школьным учителем. Кроме того, в такой глуши учителями могут стать самые разные люди. Стеббинс поселился здесь недавно и до сих пор проявлял себя с самой лучшей стороны. Вот почему, чтобы усилить впечатление добродетели и святости, он одевается, как священник: носит шляпу с загнутыми лодочкой полями, сюртук, жилет, брюки из дешевого черного сукна и белый галстук.

Джошуа Стеббинс не священник, хотя, как это будет видно дальше, не одной только одеждой ограничивается его причастность к духовному званию. В недавнем прошлом писец в конторе адвоката и школьный учитель Суомпвилла, он стал «апостолом» мормонов[10], или, как он себя называет, «святым последних дней».

События, о которых мы сейчас рассказываем, происходили в первое десятилетие после возникновения мормонской секты, и Холт еще не знал, что Джошуа стал ее последователем. Вот почему он с удивлением рассматривает необычный покрой одежды своего гостя.

Трудно себе представить больший контраст между двумя людьми, чем тот, что существует между Стеббинсом и скваттером. Если бы мы выбрали для них два соответствующих типа в мире зверей, то первого можно было бы сравнить с хитрой лисой, а второго, то есть скваттера, — с гризли.

Хикман Холт — человек огромного роста, с косматой седеющей бородой песочного цвета, достигающей второй пуговицы его куртки, с густыми, торчащими, как щетина кабана, бровями над серо-зелеными глазами и с широким синевато-багровым шрамом на левой щеке. Все вместе взятое придает его лицу выражение ничем не смягченной свирепости, вызывая у окружающих чувство невольной робости и даже страха. Выражение это подчеркивается красным бумажным платком, обвязанным вокруг головы и низко надвинутым на лоб. На нем длинная, свободная куртка из толстого зеленого сукна, поношенная и выцветшая, красная фланелевая рубашка, заменяющая ему жилет, и панталоны из синей кентуккийской бумазеи, которые едва видны из-под куртки, так как полы ее достигают высоких грубых сапог из лошадиной кожи.

Неужели это отец Мэриен и Лилиен? Возможно ли, что из столь грубого и корявого ствола могли вырасти такие грациозные ветви, такие пленительные цветы? В таком случае их матери, вероятно, были исключительными красавицами? Да. Они были прекрасны — были, ибо обе уже умерли, и Хикман Холт — дважды вдовец. Давно похоронил он метиску, мать Мэриен, а затем, всего лишь несколько лет назад, ее нежная золотоволосая преемница также преждевременно сошла в могилу.

Случилось это в одном из поселков, расположенных ближе к цивилизованным районам. Соседи шептались по поводу второго вдовства Хикмана Холта, и разговоры их умолкли лишь после переезда его дальше на запад, в девственный лес, где мы и встречаемся с ним. Здесь никто ничего не знает о его прошлом, кроме человека, находящегося сейчас в его хижине.

* * *

Гость, казалось бы, должен испытывать почтение к грозному хозяину. Но происходит обратное: скваттер угодливо и смущенно, даже в некотором замешательстве, здоровается со школьным учителем. Тот же держится холодно и высокомерно, и насмешливая, полупрезрительная улыбка не сходит с его тонких губ. Даже поверхностный наблюдатель заметил бы, что подлинным хозяином является здесь не скваттер, а ничтожный, невзрачный человечек — Джошуа Стеббинс!

Глава VI

АПОСТОЛ

Утро было теплое, но в очаге еще тлели угли от хвороста, на котором только что готовился завтрак.

По обе стороны очага скваттер поставил по табурету — для гостя и для себя, а между ними стол с двумя треснувшими чашками и бутылкой виски. Тут же лежали две трубки из кукурузных стеблей и немного черного табаку. Все было приготовлено заранее; поэтому Лилиен и сказала, что в этот день Хикман Холт ожидает гостя.

Пока гость и хозяин не сели за стол, они не обменялись ни единым словом, кроме обычного приветствия. Наконец скваттер заговорил.

— Вы, наверное, устали с дороги, Джош, и не прочь прополоскать себе глотку, — сказал он, протягивая руку за бутылкой. — Попробуйте-ка этой бурды. Напиток, конечно,