Встав и еле держась на полусогнутых ногах, хватаясь руками за воздух, трясся без шапки, в ночной рубахе, с клокастой бородой. От страха ёкала селезёнка, клацали зубы. Пытался унять клубки пугающих мыслей: если возница – великий архангел-каратель, то, значит, он, Иван, умер, и архистратиг влачит его тело к озеру мёртвых, чтобы омыть его душу и пустить её по реке смерти!..

– О Господень великий архангеле Михаиле! Шестикрылый первый княже, воевода Небесных Сил! О угодный Михаиле-архангеле, буди мне помощник в обидах, скорбях и печалях, в пустынях и на распутьях, в реках и морях! – начал льстиво бормотать в кольчужную спину, но вдруг забыл слова молитвы и сконфуженно умолк.

Возница не оборачивался. Сидел прямо, без шевеления, на ухабах не вздрагивая. Посвистом правил лошадьми, наклонами головы поворачивал их на изгибах дороги. Иногда колесница вздымалась на воздух и неслась над землёй, а возница выкрикивал неведомые жуткие слова, словно приветствуя кого-то невидимого.

Уже давно выскочили из слободы. Леса пошли, а людей по обочинам не убывает! Как стояли – так и стоят! Старики, мужики, дети, бабы, целыми семьями, сёлами, городами! И на поводках зверей держат – кто собаку, кто – кошку, а кто и волка с лисой…

Возница соизволил ответить без вопроса:

– До… Москвы… выстроены… – а потом добавил брезгливо: – Говори… грехи… свои…

О-ох!.. Когда такой вопрошатель спрашивает – надо отвечать как на духу! Ему твои мысли наперечёт известны ещё раньше того, как они в твоей жалкой головёшке появятся.

– Была гордыня, детская забава. Алчбы лишён – всё и так моё, чего алкать? Зависть – к кому? Нет, не было. Гнев? Да, гневлив, грешен, часто гневен. – Запнулся, не зная, можно ли говорить владыке лишние слова, или надо отвечать кратко, без запинок. Решился: – Дорожка от гнева к унынию коротка. Бывал уныл многажды от непомерных забот. В частом ярении также повинен! Похоть была велика, неукротима, но с годами спеклась и опостыла. Чревоугодие иссякло. Винопитию не привержен…

Вдруг кони взвились, встали.

Возница стал что-то высматривать впереди. Приказал:

– Зверь… крылат… добей… выбрось… – и пробурчал невнятно, с угрозой: – Не то плохо и тебе, и твоей державе будет…

Делать нечего. Пришлось вылезти в грязь, пошлёпать к тёмному пятну посреди дороги. Народ в молчаливом остолбенении смотрел на царя без шапки, в ночнухе, босиком.

Это был его кроль Кругляш, лежал на боку, распухший и холодный.

Кое-как взял за окаменелые уши, с трудом приподнял – тяжелее железа!

Потащил зверька волоком к обочине. Люди расступились. Никому в глаза не глядя, отпихнул падаль и вприпрыжку бросился назад.

Вот въезжают в Москву. Земляной город проскочили. Несутся по Белому. Всюду шумят, гудят нарядные толпы. Так его встречали после Казани: впереди шествовало воинство в нарядных шлемах, с чищеным оружием, за ними – он, царь, на вороном коне, в шапке Мономаховой, в золоте и серебре. Дальше шло войсковое духовенство с хоругвями. Следом на верёвках, по десяткам связаны, влачились пленные, а за ними скрипели сотни телег с добытым в боях добром.

Но это тогда. А ныне он – один, бос, гол, без шапки и посоха. Куда в таком облике его влекут?.. На позор?.. На плаху?.. На смерть?..

Кремль. Красное крыльцо. Слуги, стольники, кравчие бегут вынимать его из колесницы, в покои нести. Посольский зал… Приёмный покой… К трону приблизились… Но что это?.. Господи!.. Не трон вовсе, а помойное ведро без крышки!.. И оттуда Прошкин голос взывает:

– Государь, пора нужду справлять! Проспишь – опять перины менять?

…Очнулся. Это Прошка будит! Пойди прочь, лупоглаз, ерохвост обрыдлый!

Сел в постелях, огляделся. О Господи! Вот кого сподобилось узреть во сне – самого архангела Михаила! В свой день не побрезговал явиться! Это ли не прощение и всяческая благодать?.. Вот, как же не счастье?.. Келья заставлена ларями и сундуками от сыскарей. Сидишь, ничего не ведаешь – вдруг Господь посылает богатства! Да какие! Там много чего! И ещё больше будет, как Нилов допросим и вызнаем, где мои сокровища, на лесной дороге грабленные!..

Вчера ночью, после взбучки сыну Ивану, заперся в своей келье, зажёг свечи и долго, тщательно перекладывал привезённое добро; лучшее брал себе, другое определял: для казны, в подарки послам, для царской столовой, для кремлёвских палат, для раздачи в монастыри, на пожертвования (дары надо послать по обителям вместе с синодиком опальных, переписанным слугами, – его отдадут Мисаилу Сукину, а тот развезёт по монастырям для заупокойных служб).

Особо ворошил перстни, ожерелья. Любил погружать пальцы в сверкательные камни, перебирать их, отчего боли, соли, шишки переставали ныть, голова яснела, тело бодрилось, а душа играла таким же светом, как эти вестники рая. И камни доверчиво, будто живые, тёрлись о пальцы в ликовании от того, что могут служить забавой великому царю, «хозяину мира и его предместий», как льстиво величал его сатанинский угодник, прощелыга Бомелий…

Но колдун многому научил! От сглаза пить толчёный алмаз, растворив его в козьем молоке. Бирюза гибнет на больном теле. Жемчуг тускнеет на человеке без совести. Сапфир помогает в походах. Сердолик в серьгах и перстнях утишает гнев, а положен на веки, снимает усталость. Топаз носить от болей в почках. Янтарём натирать колени. А его, Ивана, камень по рождению – смарагд – это кладезь добра: он снижает жар, лечит ожоги, боли в сердце, служит талисманом для матерей, притягивает успех и богатство, а ведунам показывает будущее.

А сколько узнал о золоте и серебре! Если серебро держать во рту – уходит жажда. Вода, в коей выварено золото, – главная панацея от всех болезней… И варили вместе золото, и пили, и маг хитро, на разные лады утверждал, что вываренное золото уже негодно, даже опасно, его надо очистить, пусть государь отдаст ему, Бомелию, сей негодный опасный металл, а он, Бомелий, знает, как отскрести от него скверну, вернуть прежний лик и блик.

Вместе «Изумрудную скрижаль» Гермеса Трисмегиста читали, а это опасное дело!.. Один раз после чтения Бомелий совсем осатанел и заставил его, Ивана, при пряче клада под Вологдой положить в землю на сундуки с золотом живого стрельца и прикрыть его сверху доской с заклинаниями против всяческих искателей и таскателей – так, дескать, клад надёжно будет охранён, а если кто и докопается до стрельца и доски, то клад сразу рухнет в тартарары…

И в небесных делах был сведущ Бомелий – говорил, что звёзды обитаемы людьми с тонкой кожей, отчего эти люди каждый день сгорают под солнцем дотла, а за ночь, к утру, обрастают новой кожей. И в земных делах понимал немало: если где порез или ссадина – тут же плесень с хлеба соскабливал и ею ранку облеплял. Когда скисли десять бочонков рейнского вина – подарок ганзейских купцов, – посоветовал вскипятить скисшее вино с камедью, ладаном и гвоздикой, пенку снимать деревянной ложкой, а потом выставить на мороз, что сразу вернуло вину питейный вкус.

Вдруг в мыслях случился перекос: во сне был грозный знак, преграда на пути – дохлый кроль!.. И архангел Михаил приказал: «Убей, выбрось кроля, не то плохо будет тебе и державе!»