— А это позволяется? — Ведь она же была монахиней, а, значит, девственницей. Красивой, дружелюбной, уютной девственницей.

— Конечно, — сказала она, подставляя плечо, чтобы я не упал.

Я должен поблагодарить ее, подумал я. Но сколько трудов. Мне удалось приоткрыть глаза и шевельнуть губами, что-то сказать — я сам не знал что. Но сестра Ангелина поняла. Она улыбнулась мне и придвинулась поближе.

— Вы не споете… ту песню? — спросил я, вовсе не чувствуя уверенности в том, что она меня поняла.

Я словно бы бормотал едва слышно. Но она знала, что мне нужно. Она принялась напевать ту песенку об одиночестве, невезении и темной, темной ночи. Я решил, что имя Ангелина очень ей подходит. Она была похожа на ангела, что парит надо мной, давая защиту. Глаза у нее были умные и красивые, красивые и умные. И внутри них — да, да, я видел это, — как и все вокруг, становилось темнее и еще темнее. Впуская меня, открывались двери.

Внутреннее святилище.

Я был там.

Теперь я мог отдыхать

долго, долго…

Снова и снова — неделями длиной в месяц, месяцами длиной в год — я, как в кино, прокручиваю перед своим внутренним взором все случившееся. То, что я вижу на воображаемом экране, происходит не со мной, а с кем-то другим. Если смотреть на вещи таким образом, то правду можно удерживать на безболезненном расстоянии.

Каким я вижу себя, изумленного героя, в этом фарсе-нуар? Я пытаюсь представить себе этакого милого парня. По-настоящему милого. Привлекательного, доброжелательного, доверчивого. Слишком доверчивого. Ну хорошо… глупого. Но обаятельно глупого. Как тот любезный простофиля из «Третьего человека», которого играет Джозеф Коттен{359}. Полная невинность, попавшая в компанию негодяев. Вот наилучшее лицо, какое я могу для себя подобрать.

(Сие распределение ролей наводит меня на мысль… в той умственной кинокартине, которую я ставил последние тридцать семь лет, под названием «История Джонатана Гейтса» я, кажется, прошел путь от наивного юнца до наивного мужа средних лет, чей характер за этот период почти не претерпел изменений. Мне начинает казаться, что фильму необходим врач-сценарист.)

Итак…

Наш герой пробуждается и обнаруживает себя в незнакомой постели, в незнакомой комнате, в незнакомой земле. Он все еще слаб, ничего не понимает, голова у него трещит, все суставы ломит. Сколько он пробыл без сознания? Часы? Дни?

Что последнее сохранилось в его памяти?

Ах, да. Прекрасные глаза женщины, изучающие его, мягко отправляющие его в небытие. Милая сестра Ангелина. Вероломная сука! Подсунула ему по дороге в Альби какой-то наркотик.

Но для чего?

И где он теперь?

Может, это — монастырь?

Он поднимает готовую расколоться голову и оглядывается. Стены комнаты из грубых досок и бамбука, низкий соломенный потолок, единственное окно, забранное сеткой, скудная мебель. Через открытую дверь в комнату струится солнечный свет. Он поднимается — его пошатывает. Он видит, что его одежда насквозь пропитана потом. Гнетущая жара наполняет комнату. Он, спотыкаясь, направляется к двери. Под открытым небом не лучше. Невыносимая влажность, ослепляющее солнце. Вокруг ничего, кроме пальм да зарослей папоротника. А дальше — огромный океан, ровный и голубой, сколько видит глаз. Маленький домик, в котором он проснулся, — единственная постройка в поле его зрения.

В одном он абсолютно уверен. Это не монастырь и не Альби.

Он направляется в одну сторону, в другую, обходит домик, расположившийся на вершине горушки. Со всех сторон — открытое море. Он на тропическом острове. Один.

Он возвращается в домик, находит там небольшую нишу — очевидно, кухню. Там же — небольшая раковина с краном, оборудованная примитивным насосом. Он пробует насос, хорошо смазанный. Несколько качков, и из крана течет вода — сначала ржавая, потом чистая. Рядом с раковиной он видит грязную электроплитку на миниатюрном холодильнике. Электричество? Да. И плитка, и холодильник работают. Откуда здесь ток? Он откладывает этот вопрос на потом. В настоящий момент его больше интересует еда, которую он находит. Фрукты, шоколад, орехи, рыбные консервы. Внезапно голод и жажда заявляют о себе со всей силой. Он с волчьим аппетитом набрасывается на еду, но внезапно останавливается — в животе начинаются рези. У стены он находит водоохладитель. Он пьет. Много пьет. Потом ощущает более насущную потребность.

За узенькой дверью рядом с кухней он находит туалет размером с крохотный чуланчик. Здесь тоже есть насос — ужасающее устройство, вделанное в пол и соединенное с цистерной, питающей раковину, душ, туалет. Он спешит воспользоваться туалетом. Унитаз работает. Течет вода. Он идет к раковине — плещет водой на свое горящее лицо, на грудь. Вода холодная! Но есть и газовый водогрей — его можно зажечь спичкой. А вот и спички. В зеркале над раковиной он видит свое лицо — в первый раз после пробуждения. Глаза красные, воспаленные, зрачки маленькие — булавочные головки. Судя по щетине, он не брился дня два. Ну и видок у него. Он садится на унитаз. Жуткие рези в животе. Он плачет как ребенок.

Значит, его похитили. Обманули, опоили и похитили. Дорога на Альби привела его в тропический Алькатрас. И тут в нашем выдуманном фильме можно прибегнуть к ретроспективе, объясняющей, как герой попал в такой жуткий переплет. Но как далеко назад нужно вернуться? К первой встрече с доктором Биксом? К первому посещению школы святого Иакова? Когда сироты начали потихоньку влиять на его жизнь? Нам придется вернуться по меньшей мере к Анджелотти, к этому мерзавцу! Дьявольски умный, он подобрался к нашему герою через Клер. А может быть, сироты все время вели наблюдение за Клер и только выжидали удобного случая? Может быть, какой-нибудь Анджелотти все время находился поблизости, не спускал с нее глаз, следил — не сделает ли она опасного для них движения. Его тошнит. Но не от голода или усталости — а от отвращения, от стыда за свое непроходимое легковерие. Сам с широко раскрытыми глазами забрался в ловушку.

А что теперь?

В течение нескольких следующих часов наш герой, подавленный и грязный, сидит на своей маленькой каменной террасе, попивает какой-то экзотический сок, разглядывает свои владения, в которых он заточен. По его прикидке, островок в длину и ширину насчитывает несколько миль, заканчиваясь высоким мыском. Если бы не густые заросли, он бы смог обойти островок неспешным шагом за несколько часов. Единственное творение рук человеческих, кроме его домика, — это грубо сработанный каменный волнолом на одной из оконечностей островка и нечто похожее на дамбу — песчаная коса, на несколько ярдов врезанная в океан. Он замечает, что в этом направлении уходят провода, подающие электричество в его домик. Когда силы возвращаются к нему, он решает исследовать свою территорию, начиная с того места, куда уходят провода.

Горка, на которой он находится, оказывается выше, чем он думал, и круче. Через густые заросли прорезана тропинка, но идти по ней небезопасно — она вся усеяна камнями. Он часто спотыкается, скользит, то и дело приходится совершать прыжки. Спуск выматывает его, одежда опять пропитана потом. Наконец он снова видит дамбу. Под деревьями у кромки воды он видит еще один домик (точно такой же, как его) и перед ними — человека! Смуглая, моложавая женщина с копной черных волос, голая до пояса в драной юбчонке. Ее темные узкие глаза устремлены на него — взгляд безразличный и притом недружелюбный.