Теперь, когда благодаря аэрофотосъемке составлялись более точные карты, начали разрабатывать новый метод определения дальности и дислокации батарей противника. Новая система, включавшая два процесса: «ночную съемку» и «звукометрию», — была основана на том, что скорость света выше скорости звука. Дислокацию орудия противника можно было определить по вспышке, а дальность определялась по точному подсчету разницы между моментом вспышки и моментом звука от разрыва снаряда. Скорость света и скорость звука установлены законами физики. Наблюдатели сначала видели вспышку из дула пушки, а затем до них доходил звук разрыва снаряда: сравнение момента времени позволяло очень точно высчитать дальность цели. Таким образом исключалось или по крайне мере сильно сокращалось время, необходимое при стандартной дальнометрии. Этот процесс стал известен как «бесшумная пристрелка», которая позволяла всей батарее, отрегулировав и наведя свои орудия на цель, не производить никакого шума до того, как она обнаруживала себя с началом огневого вала непосредственно перед часом «X».

Во время наступления на Камбре, хотя основная тяжесть по разрушению проволочных заграждений легла на танки, артиллерия тем не менее должна была использоваться сполна. В распоряжении Бинга находилась тысяча полевых орудий, поддерживающая семь наступавших пехотных дивизий. Кроме того, ему предполагалось дать дополнительно еще две дивизии для прикрытия и три резервных из V корпуса, а также три танковые бригады с 474 танками, которые должны были в полном составе прорвать передовые позиции, а не действовать изолированными группками по два-три танка среди атакующей пехоты, как прежде это происходило при Буллькуре и Флер-Курселете. Эллис и Фуллер не остановились даже перед тем, чтобы привлечь командующих пехотой к обсуждению танковой тактики. Учитывая горький опыт предыдущих операций, где использовались танки, они подчеркивали, что танковые войска и пехота должны действовать вместе для обоюдной поддержки: танки выводят из строя проволочные заграждения, окопы и пулеметы, которые мешают продвижению пехоты, а пехота защищает танки от любых средств, которые немцы могут применить как противотанковые, и от солдат, которые могут приблизиться к танкам, чтобы кинуть в них гранату.

Танки могут занять территорию, но лишь пехота способна ее удержать. Поскольку как идущие на прорыв танки, так и атакующая пехота нуждались в прикрытии, в этот раз некоторое количество танков предназначалось для различных целей, которые начинают действия вместе с «боевыми» танками — разрушают проволоку и траншеи. Предполагалось, что передовые танки будут тащить «фашины», огромные скрученные связки бревен, которые они сбросят в траншеи противника, так чтобы получился мост, по которому смогут проехать машины. 32 танка были снабжены крюками и цепями, с помощью которых они расчищали местность от проволоки, буксируя ее в сторону. Несколько танков снабжения везли топливо, снаряды, воду и продовольствие, были и танки для сигнальных работ с телефонными кабелями и почтовыми голубями. А три танка, оборудованные радиопередатчиками, осуществляли связь со Ставкой и аэропланами прикрытия. К концу 1917 года приемы ведения войны стали вполне изощренными. Брошенные в наступление на Камбре танки были последними моделями — Марк IV, переднюю обшивку которых не могли пробить бронебойные пули. И по части механики эти танки также были более надежными, чем модель Марк I, которая использовалась в сражениях при Флере и Буллькуре.

Кроме того, наступление на Камбре должно было быть поддержано Королевским летным корпусом, который теперь широко участвовал во всех главных операциях на Западном фронте, осуществляя рекогносцировку и разведку боем, бомбардируя и расстреливая пулеметным огнем неприятельские позиции, возвращаясь в Ставку и в штаб корпусов с огромным количеством фотокадров и информации. Являясь армейским формированием, Королевский летный корпус был организован по армейскому принципу, и его 3-й бригаде, в которую входили 14 эскадрилий из 270 аэропланов и 6 разведывательных аэростатов (по одному на каждую штурмовую дивизию), вменялось осуществлять воздушное прикрытие 3-й армии. Считалось, что немцы располагают на фронте Камбре всего 78 аэропланами, из них только 12 были оперативными «Альбатросами»-истребителями, поэтому на первом этапе сражения у Бинга было воздушное преимущество.

Как уже отмечалось выше, по плану Бинга танки, непосредственно за которыми следовала пехота, прорывали фронт и обеспечивали взятие силами 3-й армии двух важных объектов — гребня Флескьер со стоящей в центре деревней и Бурлонского леса и гребня на левом фланге, — расположенных в семи милях за линией Гинденбурга на возвышенностях, смотрящих на Камбре. Когда танки и пехота выполнят эту задачу, через брешь пройдет Кавалерийский корпус и возьмет собственно город в окружение. В конечном счете немцы окажутся в камбрийском «мешке», оцепленные пехотой, танками и кавалерией, и будут вытеснены к северу и востоку к Валлансьену.

«Эксплуатационная» роль кавалерии зависела от того, будут ли взяты флескьерские гребень и деревня. Здесь таилась опасность, поскольку задача захвата высоты была поручена 51 (хайлендерской) дивизии, а дивизионный командир генерал-майор Джордж Харпер, хотя и блестящий военачальник и любимец солдат, опыта взаимодействия с танками на имел. Хейг в особенности настаивал на том, что флескьерские позиции и Бурлонский гребень должны быть взяты в первый день, так как это было решающим моментом для военных действий в последующие за первым штурмом дни.

Фельдмаршала Хейга и его командующих армиями часто обвиняют в том, что они шли «напролом», что они отдавали приказы командующим корпусов и дивизий идти в наступления, которые, как впоследствии оказывалось, были малорезультативными или не имели шанса на успех. На самом деле редко дело обстояло именно так (это подтверждают разобранные выше операции на Сомме или где бы то ни было), обычная практика заключалась в том, что они спускали задачи на самый, по возможности, низший уровень командования, например дивизионный или даже бригадный, где и принимались решения для выполнения той или иной задачи и разрабатывался подходящий план. Хейг и другие армейские командующие могли, и часто так и поступали, критиковать эти планы, но в конце концов, если младший командующий настаивал на выполнении задачи определенным способом, ему, как правило, предоставлялась такая возможность. Примером служит и Камбре — случай с командиром 51-й дивизии Харпером, поскольку, хотя ему и было приказано использовать танки, он разбил их на маленькие группки, которые шли далеко впереди от пехоты. В результате во время битв за самые сильные позиции по всей линии прорыва танки и пехота не обеспечивали друг другу прикрытия, как это происходило на других участках поля сражения.

Другая проблема была связана с командованием «эксплуатационными» силами — пятью дивизиями кавалерийского корпуса, поскольку генерал Каванаг предпочел сделать ставку в Фэне, расположенном в 10 км от фронтовой линии. Три кавалерийских дивизии — 1-я, 2-я и 5-я — прибыли в Фэн к утру сражения к 6 часам 20 минутам, но две других — 3-я и 4-я — остались позади. Командование кавалерией осуществлялось из ставки в Фэне и строго по личным приказам Каванага, что означало, что любое требование в развертывании кавалерии, — а она действовала следом за общим наступлением, — исходящее от дивизионного командующего пехотой с фронта, шло оттуда назад к Каванагу, который только и отдавал приказ ожидающим своей очереди кавалерийским дивизиям. В ретроспективе событий очевидно, что эти три дивизии должны были или быть приданы под прямое командование штурмовых пехотных корпусов, или Каванаг должен был подтянуть свои дивизии к линии фронта и оставаться при них. Для командующего важно было знать, что именно происходило на передовых позициях, это была информация первостепенной важности. Ее всегда было трудно добыть, но когда в конце концов с передовой приходили новости, командующий имел возможность предпринять более оперативные действия, но место ему было вовсе не в Ставке.