– Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.

Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.

Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:

– Слушаю и повинуюсь.

И развернул свиток.

Над головой, не стесняясь, вздыхали – с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.

Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено – свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:

«Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это – клянусь Всевышним – будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун».

В следующий миг в него – отовсюду: сверху и снизу, со всех восьми сторон света – хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли…

Неожиданно все кончилось. Несколько мгновений он еще повисел в паре локтей над землей – вокруг, казалось, пролетел тихий ангел. А потом резко, как отпущенная марионетка, упал вниз. Против ожиданий, не мордой в грязь, а пружинисто, как кошка, на обе ноги.

Вокруг никого не было. Только трепалась на ветру втоптанная в грязь бумажка с раздавленной печатью да криво торчало чье-то копье.

Бумажку он поднял и разгладил.

– Ну ладно, Абдаллах аль-Мамун. Признаю, что в этой схватке ты победил.

Вздохнув, высмотрел поверх крыш обгорелый остов цитадели. И, пошатываясь, поплелся с перекрестка прочь.

Конец второй книги

Продолжение следует