Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Месть за поражение при Марафоне? Пустое. Это даже не война была. Просто его отец царь Дарий хотел наказать мятежников в покоренной стране. Так же вот, как недавно наказал египтян сам Ксеркс: он только что усмирил мятеж в Египте и придушил египтян тяжелой данью, чтобы забыли о восстаниях против персидского царя. Да его отец царь Дарий вовсе и не считал Марафон своим поражением.
Тогда почему же он, Ксеркс, сидит сейчас на этом белом мраморном троне на холме возле города Абидоса? Как это все произошло?
К нему в Сузы пришли послы из Фессалии от Алевадов. Алевады – самые богатые и знатные семейства из всех знатных фессалийских семейств. Они ненавидят Афины, где власть – в руках демократии. Поэтому Алевады и прислали сказать о том, что готовы помогать персидскому царю в его походе на Элладу.
Потом явился сын Писистрата, Гиппий, а с ним и его родственники. Писистрат когда-то властвовал тираном в Афинах тридцать шесть лет. Гиппий воевал против Эллады под Марафоном, неистово стремясь захватить победу, а вместе с ней и Афины, и власть… Все эти люди, связанные родством с Писистратом, готовы были немедленно идти за Ксерксом на Элладу!
Потом – Мардоний, его, Ксеркса, двоюродный брат. Этому человеку нет покоя. Ксеркс знает, чего добивается Мардоний и к чему ведут все его пылкие речи. Он непрестанно призывал Ксеркса отомстить афинянам за все зло, которое они причинили персам, он соблазнял Ксеркса красотой их страны, обилием их садов и выгодным местоположением… Нужно ли это Ксерксу? Нет. Это нужно Мардонию. Это нужно Мардонию, потому что он хочет сделать Элладу своей сатрапией.
А еще – этот прорицатель Ономакрит, которого привезли к нему послы Алевадов. Каждый раз, как являлся перед царем, Ономакрит пророчил ему поход и победу.
«И что же? Все сделалось так, как хотели эти люди! По их решению я здесь. По их решению эти полчища моих войск, может быть, завтра лягут в бою или погибнут в морской пучине…»
– Артабан, – обратился Ксеркс к своему дяде Артабану, который стоял рядом, – скажи мне, если бы тот призрак не явился тебе, остался бы ты при своем прежнем мнении и отсоветовал бы идти войной на Элладу?
– В свое время я не советовал твоему родителю, моему брату Дарию, идти походом на скифов, – ответил Артабан, не глядя на царя, – а он меня не послушал, и ему пришлось вернуться назад, потеряв много храбрых воинов из своего войска. Так же и тебе я не советовал идти против людей, которые доблестнее скифов и, как говорят, одинаково храбро сражаются и на суше, и на море. Но и тебе и мне явилось во сне видение, которое потребовало, чтобы мы выступили в поход. Пусть же, о царь, то, что обещало это видение, сбудется лишь так, как мы оба этого желаем. Что до меня, то я все время полон страха, тем более что я вижу – у тебя есть два страшных врага.
Ксеркс резко обернулся к нему, его черная борода дрогнула, блеснув тугими завитками.
– Странный человек! – гневно сказал он. – О каких страшных врагах ты говоришь? Разве ты считаешь, что эллинское войско сильнее моего? Или наши корабли хуже их кораблей? Или и то и другое? Если, по-твоему, наша военная сила недостаточна, надо как можно скорее набирать еще одно войско!
Артабан покачал головой:
– О царь! Если ты наберешь еще больше людей, то оба врага, о которых я тебе говорю, станут еще страшнее, а враги эти – море и чужая земля. Ведь нигде на море у тебя нет столь большой гавани, которая во время бури могла бы укрыть твои корабли. А чужая земля будет заманивать тебя все дальше, вперед. И чем дальше ты будешь продвигаться, тем враждебней она будет к тебе, и наконец в войсках у тебя начнется голод.
Ксеркс сердито блеснул агатовыми глазами:
– Если бы цари, мои предшественники, были того же мнения, то ты никогда не увидел бы нашего могущества, Артабан. Ибо великие дела обычно сопряжены с великими опасностями. Но во-первых, мы сами идем в поход с большими запасами провианта. А во-вторых, в какую бы страну мы ни пришли, мы возьмем весь хлеб, который у них есть. Мы идем войной на земледельцев, а не на кочевников. Откуда же голод?
Они еще долго спорили. И спор кончился тем, что Ксеркс приказал Артабану немедленно покинуть войско, вернуться в Сузы и охранять там его царский дом и его царскую власть.
На завтра была назначена переправа.
В утренних сумерках, когда на востоке чуть порозовело небо, на мосту, перекинутом через Геллеспонт, задымились жертвенные благовония. Весь мост устлали миртовыми ветвями. И потом ждали, когда поднимется светлое всемогущее божество – Солнце.
Ксеркс встретил первый луч на корабле. Воздев молитвенно руки, царь попросил божество, чтобы оно оградило его от несчастий, которые могут помешать его завоеваниям. С молитвой же совершил возлияние – вылил в море жертвенное вино. Чтобы умилостивить Геллеспонт, который недавно был так жестоко наказан и опозорен, Ксеркс бросил в голубую воду пролива золотую чашу и украшенный драгоценными камнями акинак[140].
Заручившись милостью бога Солнца, Митры, и помирившись с Геллеспонтом, Ксеркс приказал начинать переправу. Тотчас по всей равнине затрубили трубы, и первые персидские отряды, увенчанные зеленью, торжественно тронулись по мосту через Геллеспонт.
Весь день до темноты через мост шла персидская пехота и пехота других азиатских племен. На второй день, тоже с венками на голове, по мосту проходили всадники. За ними следовали копьеносцы, опустив копья остриями вниз. Потом прошли белые священные кони и священная колесница, на которой невидимо восседало божество. За этой колесницей проехал сам Ксеркс и с ним тысяча всадников, а за царем двинулось и все остальное войско, которое шло через Геллеспонт без перерыва семь дней и семь ночей.
В это же время пошли и корабли по морю, направляясь к Сарпедонскому мысу. Там, у фракийских берегов, они должны были ждать, когда подойдет сухопутное войско.
Необозримые полчища неотвратимо надвигались на Элладу. Шли, разделившись на племена, каждое племя в своей одежде, со своим оружием. Персы в длинных штанах, в мягких войлочных шапках, в чешуйчатых панцирях, с плетеными щитами, с короткими копьями, с