Похоже, на самом деле, на то, что это было чистейшим блефом со стороны англичан, но никто, кроме десятка их высших адмиралов и морских штабников, а также нескольких английских министров, так и не понял, что это был именно блеф. Эти же, посвященные в данную тайну, хранили ее, как Кощей Бессмертный хранит свою смерть!

Повторяем, что никакое аргументированное мнение никакого военно-морского эксперта не может дать ответа на то, каково же было истинное соотношение тогдашних флотов Англии и Германии – уж слишком различными были качественно тогдашние корабли. Опасаемся, что не может помочь даже современное компьютерное моделирование. Да и к чему такое моделирование, если Вильгельм II решил в 1914 году крайне просто: держал почти весь свой флот, не выпуская из гаваней вплоть до самого конца войны – вот и все! Что же тут моделировать?..

А вот чисто политические действия тогдашних английских моряков и политиков весьма выразительны, и очень заставляют подозревать, что сами англичане вполне осознавали эфемерность собственного морского преимущества.

Выразилось это прежде всего в том, что радикальнейшим образом изменилось отношение англичан к России. Если с самых времен после разгрома Наполеона I и вплоть до Цусимского боя отношение англичан было примитивно простым: давить на Россию по всем точкам, в которых она сама пытается давить на Англию, то затем это изменилось. Возможно, это изменилось даже раньше: во время Гулльского инцидента, когда как раз Фишер и занял свой высший пост. Интересно, действительно, насколько связаны эти события и в какой именно связи они находятся! Но во время Портсмутских переговоров отношение изменилось уже очень заметно. Ведь никакие усилия Вильгельма, Рузвельта или Моргана не помогли бы Витте и России, если бы Англия (в совокупности с Японией) заняла бы непримиримую позицию и продолжала додавливать Россию насколько это было возможным. И, однако!..

Очень похоже на то, что уже в 1905 году англичане больше верили не в свой флот, а в сухопутную Русскую армию – и принимали все меры к тому, чтобы не довести до развала ни ее, ни само Российское государство.

Сэр Артур Никольсон, новый английский посол, появившийся в Петербурге в мае 1906 года, перед отъездом тщательно инструктировался всей британской политической верхушкой[726].

9/22 мая берлинский корреспондент «Таймс» сообщил о возможности скорого заключения англо-русского соглашения[727]– это стало сенсацией!

11/24 мая сэр Эдвард Грей, министр иностранных дел Великобритании, отвечая на запрос в палате общин по поводу публикации в «Таймс», заявил о «дружеских отношениях» между Россией и Англией и о тенденции к их сближению. Однако, похоже, что тут англичане забежали несколько вперед: предложенный ими дружеский визит Британского флота в столицу России был вежливо отклонен[728]: российскому правительству было не до дипломатических визитов иностранных флотов – свой собственный Балтийский флот составлял первоочередную проблему для правительства. Действительно, спустя месяц состоялся разгон I-й Думы, а в ответ были подняты восстания моряков в Кронштадте, Свеаборге и Ревеле. Они, правда, были тут же подавлены (ничего удивительного: в Кронштадте, например, восстанием руководил сам Азеф, но удивительно то, что эта сторона его деятельности так никогда и не подверглась анализу ни современников, ни историков!).

Хотя новый министр иностранных дел России А.П.Извольский и встретился и беседовал с Никольсоном уже 6 июня (н. ст.), но его больше волновали совсем не международные дела, а стремление установить отношения с думской оппозицией[729]: правительство еще висело в воздухе по мнению некоторых членов правительства!

В июне 1906 морской министр А.А.Бирилев ставит вопрос о пригодности дредноутов на Балтике, получает единодушно отрицательное заключение адмиралов Иванова и Успенского, но все равно принимается предложение строить два дредноута – дабы не закрывались судостроительные заводы; в июле Бирилев обратился к Коковцову (тот снова стал министром финансов после увольнения Витте) с запросом 42 млн. рублей на 3-4 года на их строительство[730].

В июле-августе начальник МГШ адмирал Брусилов запрашивает Извольского о принципах внешней политики России, и не получает ничего конкретного в ответ[731]. Затем все же Извольский информирует Брусилова о мирных инициативах Англии, прежде всего – по Тибетскому вопросу[732].

В самом же МГШ в данное время превалирует мнение: нужно торговаться и с Германией, и с Англией: Балтийский флот как аргумент при вступлении в союз – либо пистолет к затылку германского флота, либо усиление германского флота против английского[733].

В октябре 1906 Коковцов совещается с моряками и директорами заводов. Претензии Коковцова к отсутствию многолетней программы Бирилев парировал отсутствием указаний МИДа. Поскольку возникала возможность закрытия заводов, то Коковцов принципиально соглашался строить корабли[734].

В это же время Англия отказывается от бойкота Сербии, введенного после цареубийства 1903 года (точнее – королевоубийства) – это первый британский шаг к усилению противостояния Германии и Австро-Венгрии на Балканах[735].

К осени 1906 немцы решили необходимые технические задачи и получили возможность заложить первые два дредноута водоизмещением по 17 тыс.т; после этого рейхстаг принял новую судостроительную программу. Англичане же решили демонстрировать миролюбие: вместо 4 дредноутов заложить только 3, вместо 5 эсминцев – 2, вместо 12 подлодок – 8; британское правительство заявило, что может заложить на следующий год только два дредноута – «в зависимости от выяснения судостроительных программ других государств, и в особенности, Германии» – но это не вызвало никакого ответного эффекта[736].

Вот тут-то, в ноябре 1906, Никольсон и сделал коронный шаг: заявил в беседе с Извольским, что «Англия при определенных обстоятельствах могла бы обсудить позиции России в Дарданеллах» – Извольский «засиял от удовольствия»[737].