«Да только Санта-Клаус не приходит к ничтожным людишкам вроде тебя, даже не мечтай».

Он застонал сквозь зубы. Он проделал все необходимые действия с языком, создавая давление на барабанные перепонки. Клик-клик. Снова в безопасности, червя нет. Он снова мог нормально дышать. Тот, кто ведет себя нормально, и есть нормальный.

Репортеры покинули свой пост, увидел Он. И разве это не чудесно? Разве это не признак того, что все предопределено свыше? Происшествие все еще оставалось сенсацией, но теперь о нем можно было писать издалека. Или подробнее остановиться на основных действующих лицах. Потому что о недвижном теле на больничной койке много не напишешь. Мы находимся перед больницей Святого Фомы, на такой-то день после трагедии, жертва все еще лежит в палате, так что мы возвращаемся в студию, чтобы послушать прогноз погоды, который для широкой публики куда интереснее, чем эта чушь, так почему бы, черт возьми, вам не дать мне новое задание, пожалуйста. Или что-то в этом роде.

Но для Него ситуация была бесконечно увлекательной. События складываются таким образом, чтобы снова и снова показать миру: превосходство дается не только по рождению. Превосходство — это еще и чудо точного выбора времени, достигнутое благодаря воле уловить момент. А Он — бог моментов. Более того, Он создает моменты. Это качество, помимо многих других, отличает Его от остального человечества.

«Так ты думаешь, будто ты особенный? Ты так думаешь, дрянь?»

Он снова нажал языком на нёбо. Клик, еще раз клик. Ослабить давление, чтобы проверить…

«Отойди от него, Шарлин. Господь свидетель, ему пора выучить урок, потому что особенные люди — это те, кто делает что-то особенное, а он, он сделал хоть что-нибудь за всю свою ничтожную жизнь… Я сказал, отойди от него. Да что ты мне суешь, кому это надо? Отвяжитесь вы от меня, оба. Убирайтесь отсюда, чтобы я вас не видел!»

А Он видел будущее. Оно лежало перед Ним в блестках золота, падающих с больничных фонарей. Они падали, и один из них, Его противников, тоже пал. Он был разбит. Уничтожен. Один из них был раздавлен: его скорлупа сначала треснула, а потом рассыпалась на сотни обломков. И раздавил это яйцо Он, всего лишь наступив на него ногой. Он и никто другой. Смотрите на Меня теперь. Смотрите. На. Меня. Теперь. Торжествующий крик рвался из Его груди, но это было опасно. И столь же опасно было соблюдать молчание.

«Внимание? В этом все дело? Ты хочешь внимания? Сначала нужно стать личностью, и тогда получишь столько внимания, сколько влезет, раз тебе так хочется».

Он легонько ударил Себя кулаком по лбу, чтобы воздух изнутри надавил на уши. Клик-клик. Если Он не будет осторожен, червь съест Его мозг.

По вечерам, перед тем как заснуть, Он приучил себя затыкать все отверстия в Своем теле, опасаясь вторжения червя: вату в уши и ноздри, пластырь поверх заднего прохода и на конце члена. Но не дышать Он не мог, и это стало слабым местом в предпринятых профилактических мерах. Червь проник в Него с воздухом, который попадает в Его легкие. Из легких он вполз в Его кровеносную систему и плавал в ней, как смертоносный вирус, пока не попал в череп. Там он засел и стал грызть, и нашептывать, и грызть.

Идеальные противники. Вы и Я, и кто бы мог подумать, когда все только начиналось? Червь пожирает слабого, но Он… Он выбрал достойного оппонента для борьбы за превосходство.

«Вот что, значит, ты напридумывал о себе, мелкий гаденыш?»

Черви едят. Они больше ничего не умеют делать, это их предназначение. Они действуют исключительно инстинктивно, а их инстинкт приказывает им есть, пока они не превратятся в мух. Мясных мух, трупных мух, комнатных мух, навозных — неважно каких. То есть Ему нужно лишь переждать период питания червя, а потом он улетит и оставит Его в покое.

Только нельзя исключать возможность, что вот именно этот червь не был аберрацией. Такое ведь может быть. Вдруг это существо никогда не расправит крылья, а в таком случае Он никогда не избавится от него.

Но Он не потому приступил к свершениям. И совсем не из-за этого Он здесь, напротив больницы, стоит тенью, ожидающей, когда ее растворит свет. Здесь Он потому, что должна произойти коронация, и произойти скоро. Он проследит за этим.

Он пересек улицу. Это было рискованно, но Он был готов пойти на риск. Показать Себя означало бы нанести во времени и месте первую метку Своего превосходства, и Он хотел сделать это: приступить к вырубанию истории в камне сегодняшнего дня.

Он вошел внутрь. Он не искал противника и даже не пытался найти помещение, в котором тот находится. Если бы Он захотел, то мог бы пройти туда с легкостью, но не в этом состояла цель Его прихода.

В час, когда ночь еще не уступила утру, в больничных коридорах почти не было людей, а те, кто были, даже не видели Его. И тогда Он понял, что Он невидим для людей — как невидимы боги. То, что Он перемещается среди обычных людей и может в любой момент сразить их насмерть, неопровержимо доказывает, кто Он есть и всегда будет.

Он дышал. Он улыбался. Червь безмолвствовал в Его мозгу.

Превосходством обладает тот, кто им обладает.

Прошла ночь, утро сменилось днем, а Линли все сидел рядом с ней. На протяжении этих часов он пытался отделить ее лицо — такое бледное на подушке — от того, чем она теперь стала, от тела, до состояния которого она была низведена. Этим он хотел убедить себя, что он смотрит сейчас не на Хелен. Хелен больше нет. В тот миг, когда для них обоих в жизни все изменилось, она исчезла. Та Хелен, которую он знал, покинула конструкцию из костей, мышц, крови и тканей, и после нее осталась не душа, которая определяла ее, а только субстанция, которая ее описывала. И одна эта субстанция не была и не могла быть Хелен.

Но у него ничего не получалось, потому что все попытки приводили к одному — к наплыву воспоминаний. Слишком долго он знал ее, в этом все дело. Ей было восемнадцать лет, она не принадлежала ему ни в каком смысле, напротив, она была избранницей его лучшего друга. «Познакомься с Хелен Клайд, — сказал Сент-Джеймс — Я собираюсь жениться на ней, Томми».

«Ты думаешь, из меня получится жена? — спросила она. — У меня нет ни единого таланта, необходимого хорошей жене». И она улыбнулась так, что его сердце раз и навсегда было покорено. Но то была еще не любовь, а дружба.

Любовь пришла позже, через много лет, а между дружбой и любовью была трагедия. Та трагедия, принесшая перемены и горе, до неузнаваемости переделала всех. Хелен больше не та сумасбродка, которой была, Сент-Джеймс больше не задорный игрок в крикет, а Линли обременен знанием, что это он виноват во всем. И прощения ему быть не может. Нельзя сломать людям жизнь и уйти от этого как ни в чем не бывало.

Когда-то ему сказали, что в каждый конкретный миг наша жизнь такова, какой должна быть. В мире, созданном Богом, ошибок не случается, сказали ему. Но он не мог в это поверить. Ни тогда, ни сейчас.

Он вспомнил ее на Корфу, на берегу, лежащую на полотенце. Голова закинута назад, чтобы солнце попадало на лицо. «Давай переедем в солнечные края, — сказала она. — Или по крайней мере, скроемся в тропиках на год».