строг и не ласков, а справедлив и требователен. Его нельзя было назвать ни зазнайкой, ни хвастунишкой. Он был до крайности скромен, не умел, да и не хотел показывать кому бы то ни было свое над ним превосходство. Он никогда не повышал голоса, не приказывал, а всегда просил, со всеми постоянно был прост и любезен. На торжественные собрания приходил в элегантном черном костюме, из верхнего кармашка пиджака выглядывал острым уголком белый платочек, и только: наград у него еще не было.

Овчарников-младший скупо, неохотно рассказывал мне о хозяйственных успехах колхоза «Путь Ленина», которые были достигнуты в последние годы. Лишь после моей настоятельной просьбы он все же назвал цифры — по годам — собранного и проданного зерна, мяса, надоя молока, настрига шерсти. Меня же так и подмывало спросить: не потому ли достигнуты такие успехи, что приехать в Беловцы теперь стало не так-то просто, как это было прежде, при Тимофее Силыче? На языке у меня вертелся вопрос: кому и зачем, собственно, пришло в голову поставить у въезда в село сторожевые посты? Словом, мне хотелось поговорить о том, что меня больше всего интересовало. И сын Тимофея Силыча, как бы читая мои мысли, добродушно улыбнулся и доверительно спросил:

— Может быть, вас интересуют не столько наши экономические успехи, сколько та строгость, которая Введена нами для проезда в Беловцы?

— Да, Антон Тимофеевич, вы угадали, — краснея, признался я. — Только прошу понять, меня правильно: это не простое любопытство.

— Я привык. Многие об этом спрашивают.

— Да это и понятно. Ибо вам, надо полагать, известно, что о вас говорят в районе, да и не только в районе.

— Что же обо мне говорят? — с той же добродушной улыбкой спросил он. — Это интересно.

— Разное. Одни недоумевают, другие ругают, третьи хвалят.

— Неужели есть и такие?

— Мало. Большинство не понимает молодого Овчарникова.

— Да я уже не молодой… Так о чем же еще говорят?

— Главным образом о том, что сын Тимофея Силыча свернул с отцовской дороги.

— Вот это правильно! С этим я согласен.

— И еще считают, что вы чудачествуете, самочинствуете.

— И какие приводятся факты, доводы?

— Ну, называют, в частности, тот случай, когда ваши вахтеры не пустили в Беловцы даже Караченцева.

— Известно, что охотники до сенсаций — мастера на выдумку и на преувеличения, — спокойно ответил Антон Тимофеевич, все еще дружески улыбаясь. — И мое кем-то выдуманное чудачество и самочинство — безусловное преувеличение. Что же касается слухов о том, что мы не пустили в село Караченцева, то это уже чистейшая и злонамеренная неправда. И Андрей Андреевич Караченцев, и другие руководители района приезжают в Беловцы в любое время и так же запросто, как они приезжали раньше, только теперь, верно, они навещают нас не так часто, как это было прежде, при отце. — Он откинулся в кресле, и его лицо, гладко причесанные волосы, попав в тень, стали еще чернее. — Что же касается строгой охраны села, то мы установили ее исключительно для тех посетителей, которые мешают нашим колхозникам нормально трудиться и, что называется, путаются у них в ногах. Но эта мера вынужденная и временная. Сейчас она уже себя изживает, потому что полностью выполнила поставленную перед ней задачу. Вскоре мы снимем шлагбаумы и упраздним охрану. За ненадобностью.

— И все же непонятно, зачем она вам понадобилась? — спросил я.

— А я уже говорил: исключительно для пользы дела, — все так же мило улыбаясь, с достоинством ответил Антон Тимофеевич. — Нам нужно было практически, в процессе самой работы, так сказать экспериментально и наглядно, доказать, что и председатель «Пути Ленина» — ваш покорный слуга Овчарников, и все наши специалисты, а их у нас немало, и все наши бригадиры — словом, все мы здесь, в Беловцах, не лыком шиты и недаром получаем зарплату. Мы свободно можем — и теперь это доказано фактически — управлять своим хозяйством без командировочных толкачей, без опекунов, и управлять успешно. Ведь чего греха таить — в приезжих опекунах недостатка во многих хозяйствах и сейчас не бывает. И заявляются они, разумеется, с намерениями самыми добрыми — помочь нам. Но они не помогают, а мешают хотя бы уже тем, что отрывают руководителей от дела. А есть и такие приезжие, кто старается подменять, поучать, командовать. Тем самым они лишают председателя, бригадира инициативы, самостоятельности, я сказал бы, смелости в их каждодневных действиях. К примеру, мы-то в Беловцах зачем поставлены? И я, как председатель, и наши агрономы, зоотехники — главные и не главные, и наши экономисты, инженеры, механики — все мы тут, в Беловцах, для того и находимся, чтобы «Путь Ленина» преуспевал в экономике. Но если мы не способны без посторонней помощи отлично руководить хозяйством, если нам нужны толкачи и опекуны, тогда нас надо заменить другими, более способными, более энергичными, теми, кто может работать самостоятельно, как им и положено. — Он вышел из-за стола, прошелся по ковровой дорожке, коренастый крепыш с широкими плечами. — Если желаете, то я могу вкратце рассказать историю организации охраны Беловцов. История эта, между прочим, весьма простая, обыденная, в ней нет ничего странного или невероятного.

Я согласился послушать, как же и почему в Беловцах была создана такая строгая охрана села. Все так же не спеша шагая по ковровой дорожке, Антон Тимофеевич поведал мне о том, как он работал в краевом сельхозуправлении. Своей должностью и условиями он был доволен и переезжать в Беловцы никогда не помышлял. Однако сама жизнь распорядилась им совсем не так, как он того желал бы.

Случилось это сразу же после похорон Тимофея Силыча Овчарникова. Караченцев пригласил Антона Тимофеевича в опустевший председательский кабинет и прочитал ему завещание отца.

— Оно было написано вот тут, за этим рабочим столом, — заключил Караченцев. — И касается это завещание лично тебя, как сына.

В своем завещании Тимофей Силыч просил райком и крайком, чтобы после его смерти председателем «Пути Ленина» был избран его сын Антон. «Это мое последнее желание: пусть дело отца продолжит сын и пусть в будущем, когда вырастут