«Храбрый и достойнейший генерал Милорадович был убит мятежниками как раз в тот момент, когда обратился к ним с отеческой речью»[2109].

Происходящее на Сенатской площади нас более не касается…

* * *

Однако мы не можем не привести и совершенно иной взгляд на действия и личность графа Милорадовича: «Известно, что в смерти Милорадовича обвинили Каховского, и рассказывали, что выстрел был направлен именно против него потому, что боялись его влияния на солдат. Но, во-первых, Милорадович, действительно когда-то любимый теми солдатами, с которыми был в походах, нисколько не был известен гвардии с выгодной стороны, особенно после Семеновской истории. Необдуманные действия его в этом случае, имевшие следствием потерю самого любимого и уважаемого полка в гвардии и дурной оборот в мыслях государя по внешней политике, произвели самое прискорбное впечатление и оставили явное нерасположение к Милорадовичу в гвардии.

С другой стороны, действия его, как Главнокомандующего в Петербурге, были не такого рода, чтобы заслужить ему уважение. Известность его состояла в том, что он был человек до крайности расточительный на пустяки, так что казна должна была непрестанно платить за него долги; распутный, дамский угодник, выдававший дамам курьерские подорожные, небрежный в делах, занимавшийся более удовольствиями. По всему этому он не пользовался никаким уважением в гвардии и не имел особенного влияния на солдат, а потому и не могло существовать никакой необходимости в его смерти, чтобы не допустить ему поколебать солдат.

Тем из своих товарищей, с которыми Каховский мог иметь сношение, находясь уже в крепости, он постоянно рассказывал о выстрелах в Милорадовича так: когда Милорадович, которого все считали за пустого фанфарона, оттого ли, чтоб загладить свою вину, что ему, Главнокомандующему, не было, однако, известно все, что происходило у него под носом, и, даже несмотря на доносы, которые потом найдены были нераспечатанными у него в столе, или просто по фанфаронству горячился и декларировал перед солдатами, не столько, может быть, в надежде произвести на них влияние, чего он никак не мог ожидать, сколько чтоб дать заметить свое действие государю, то солдаты смеялись и сказали начальникам: "Позвольте нам ссадить его", а народ, браня его позорными именами, намекающими на известные его действия, хотел сделать и с ним то же, что сделал с Бибиковым[2110], которого офицеры со стороны восстания едва могли вырвать из его рук. Не желая ни допустить солдат к самовольной расправе и бесполезной только растрате зарядов, ни, так сказать, разлакомить народ, который, если дать ему расходиться, то, уничтожив одну жертву, может потребовать и других, Каховский и другие, стоявшие тут с ним, кричали Милорадовичу, чтоб он ехал прочь; но так как он не слушался, а солдаты начали выказывать нетерпение, а народ начал надвигаться на него, то Каховский с другими товарищами своими решились взять дело на себя, лишь бы не допустить солдатам стрелять самовольно, а народу самоуправствовать», — писал лейтенант Завалишин[2111].[2112]

Что тут скажешь? Разве что напомним, что в гвардии солдаты служили по 18 лет, так что ветеранов Отечественной войны и Заграничных походов в мятежных полках было предостаточно; зато сам Завалишин никогда в гвардии не служил, да и в Петербурге провел совсем немного времени. Ему ли знать?

* * *

«Я с первой минуты принял намерение отнесть его на квартиру А.Ф. Орлова, более удобного ближайшего помещения найти было, конечно, невозможно… Граф слабо дернул меня за аксельбант рукой, перевесившейся через мое плечо. Я приклонился к нему. Я думал, что это судорога предсмертного страдания.

— Куда? — спросил он меня довольно живо.

— На квартиру А.Ф. Орлова, — отвечал я, — до вашего дома нет никакой возможности дойти.

— Не хочу, — возразил он еще живее…

Едва миновали мы ворота, он снова и очень уже сильно дернул меня за аксельбант, сказал с запальчивостью:

— Я еще жив, сударь… исполняйте мое приказание!

— Что прикажете, граф?

— Воротитесь… сюда… на солдатскую койку»[2113].

«Когда несли графа Милорадовича с Исаакиевской площади раненого, он спросил, куда его несут; ему отвечали, на квартиру Орлова; он закричал: "Нет-нет! Несите меня в казармы!" Должно быть, он очень не любил Орлова»[2114].

«На крыше Сената примостилась толпа народа, открыто симпатизировавшая бунтовщикам. Притащив наверх поленья березовых дров, эти люди бросали их с крыши в наших людей и лошадей… Один из офицеров лейб-эскадрона, Игнатьев, получил настолько сильный удар поленом в живот, что в обморок упал с лошади и был унесен в свою квартиру. Потом рассказывали, что когда он очнулся от обморока в своей квартире, то увидел на своей кровати умирающего генерала графа Милорадовича, которого случайно внесли именно в эту квартиру и который вечером тут и скончался»[2115].

Обстоятельства смерти Михаила Андреевича представляются весьма туманно, сложно даже понять, где именно он скончался. Адъютант Башуцкий так описывает это помещение:

«Оно состояло из небольшой комнаты с перегородкой и другой, несколько пообширнее, в два окна. Ничто не означало, чтоб здесь постоянно жили. Диван, покосившийся, без боковых подушек, жесткий и изорванный, пять-шесть стульев, довольно простой стол и зеркальце на стене — более ничего, ни малейшего признака хозяйства, ни тени необходимейших принадлежностей домашнего обзаведения. В этих голых стенах, на этой истинно солдатской койке суждено было умереть графу Милорадовичу!..»[2116]